— Товарищ капитан! — проорал Мустафа на ухо Горшкову — все это время ординарец не выпускал из рук бинокля. — Белый флаг!
— В третий раз, — поморщился капитан. — Фильченко, стоп! — Капитан проверил, все ли пуговицы застегнуты у него на воротнике. — Ладно, даем фрицам еще одну попытку, последнюю.
Петронис, как ни в чем не бывало, стоял в стороне и читал немецкую газетку.
— Пранас, приготовься! — предупредил его капитан.
Петронис неторопливо сложил газету, помял пальцами виски, глубоко вгоняя кончики в костяные выемки.
— Глаза что-то барахлят, — пожаловался он, — и устают быстро. К врачу бы…
— В условиях войны вряд ли удастся, — в голосе Горшкова прозвучало сочувствие, — для этого в тыл надо ехать, но кто отпустит?
— Парламентеры идут, — тем временем сообщил Мустафа — от бинокля он не отрывался.
— Сколько их?
— Счас… Много! Раз, два, три… пять… семь. Семь человек, товарищ капитан.
— Раз так много посылают — значит, боятся. Нас столько не будет — пойдем втроем. Покажем, что мы их не боимся. Я пойду, Петронис… и ты, Мустафа.
— Есть! — бодро отозвался Мустафа.
— Автомат только держи на взводе, ладно? Мало ли чего? Когда зайца прижимают коленом к стенке, он начинает выть, как волк, и кусается, как настоящий волк. Бывали случаи, когда раненый заяц лапами вспарывал охотнику живот и выпускал наружу кишки.
— Заяц? — усомнился Петронис.
К Горшкову подступил ефрейтор Дик, необычно подтянутый, застегнутый на все пуговицы, поправил пилотку, сдвинутую на затылок.
— Товарищ капитан, возьмите меня с собой, — неожиданно попросился он.
— Дик, в этом походе нет ничего интересного: парламентеры и парламентеры, обычное трали-вали — кто кого переболтает.
Красное обожженное лицо Дика сделалось багровым, он заторопился, задергался, начал глотать слова.
— Дак исторический же момент, товарищ капитан, мне он о-о-о-очень любопытен, — нездоровая багровость заползла Дику даже под волосы, — я ведь так… я, знаете, иногда пишу. Напишу и об этом, товарищ капитан. Возьмите меня с собой! Четвертым.
— Ладно, — решился Горшков, — ладно… Где трое, там и четверо — один хрен. Все равно их больше. Собирайся, Дик. Автомат проверь.
— Есть! — обрадованно вытянулся Дик, всякие заикания, глотание слов и запятых, пропуски в речи мигом остались позади, суровое лицо ефрейтора украсилось улыбкой. Редкая штука для Дика.
— А насчет прошлого разговора, Дик, — капитан предостерегающе поднял указательный палец, — ты выброси его из головы и никогда не впадай в тоску, ладно? На войне это недопустимо. — Горшков подтянул ремень, поправил гимнастерку. А с другой стороны, можно и не поправлять, на встречу с парламентерами победитель может явиться в любом костюме, в любой обуви, даже в портянках. — Ладно, Дик?