В ответ Дик улыбнулся скупо, как-то неохотно, в глазах у него возникла печальная тень — возникла и через несколько мгновений исчезла, Дик расправил плечи — он даже ростом сделался выше и моложе стал, вот ведь как.
— Я в полном порядке, — сказал он, — что было, то уже ушло, товарищ капитан.
— Вот и хорошо. — Горшков поискал глазами младшего лейтенанта. — Земеля, как у тебя со снарядами?
— Снаряды на исходе. По одному — два снаряда на орудие.
— Ладно, — молвил капитан, бодрясь, — живы будем — не помрем. Готовь к стрельбе минометы. Все может быть… Ну а мы пошли.
Он перепрыгнул через каменную плиту, вмазанную в край дороги, и двинулся по осыпи вниз, разваливая сапогами каменную крошку — не двинулся даже, а поплыл с шумом и звенью. Подумал, что у каждого камня — свой звук, как и у металла, звуки эти хоть и рядом находятся, зачастую почти неотличимы, а все равно двух одинаковых звуков у камней не бывает.
Впереди, на округлом, вросшем в осыпь валуне, он увидел нарядную, с металлическим блеском, проложенным по спине тонким стежком, змейку; тело у нее было тонкое, длинное, встревоженно приподняв изящную головку; змея в следующий момент клюнула ею вниз, будто проглотила что-то и исчезла.
Следом за капитаном по осыпи поплыл Мустафа, быстро догнал командира, был ординарец молчалив и сосредоточен, словно бы обдумывал что-то — он привык страховать Горшкова, страховал и сейчас, завершали движение Петронис и Дик. Могли бы, конечно, пойти и меньшим составом, но капитан не сумел отказать Дику.
В группе немецких парламентеров первым шел, судя по погонам, оберст — пехотный полковник, высокий, поджарый, большеносый, с сильными решительными движениями, за ним — лейтенант, такой же поджарый и энергичный, как и полковник, размахивающий большим белым флагом, рядом с лейтенантом шел человек в непонятной форме, какую Горшков еще не встречал, с плоским бледным лицом и узкими, почти бесцветными глазами.
Остальных капитан не стал рассматривать, важно было охватить взглядом первый ряд, оценить его и приготовиться к разговору, точно так же на него оценивающе смотрел голенастый оберст, с трудом вышагивавший в гору, сейчас это стало заметно особенно: несмотря на резвость и кажущуюся силу движений, оберст шел с трудом. Возможно, он недавно был ранен. Все могло быть, но этим не стоило забивать себе голову.
Сошлись на каменистой площадке, оберст устало козырнул, представился, капитан Горшков представился в ответ.
Человек в непонятной форме, украшенной немецкой медалью, оказался переводчиком. Говорил он по-русски так же хорошо, как и Горшков, без акцента. Говор у него был московский либо сибирский, эти говоры похожи.