Я. Может, мы туда еще вернемся.
Кэт. Не похоже.
Я. Не могу не согласиться.
Кэт. Ты его любишь?
Мы что, на исповеди? А, какая разница! Все равно конец.
Я. Да, очень.
Кэт. Я тоже, кажется.
Я. Значит, у нас есть хоть что-то общее.
Она мне улыбнулась, честное слово! Улыбаюсь в ответ.
Я. Наверное, в лучшем мире мы были бы заклятыми подругами.
Она хохочет.
Я сворачиваюсь клубком на полу и закрываю глаза.
Когда снова их открываю, Кэт в комнате нет.
Сбежать она не могла. Значит, пока я спала, ее забрали.
* * *
Следующий человек, которого я вижу, – это Умник. Я занимаюсь йогой: такой себе девчачий вариант фильма про тюрьму, обычно там герой-арестант, как ненормальный, круглые сутки отжимается от пола. Поднимаю глаза – на меня смотрит Умник через квадратное пластиковое окошко на двери камеры.
Как он освободился?!
Хочу заорать, но пугаюсь: вдруг его тогда поймают?
– Ум! – шиплю. – Открой дверь!
В ответ он пару раз хлопает глазами и исчезает.
Приснилось?
Время тянется. Нет, не время, оно просто делает свое дело. Это с моим разумом что-то происходит – он становится тонким, эластичным, дырявым… вот-вот порвется, как пережеванная жвачка. Темнота вытесняет цвет, накатывает как песчинки, влекомые мощной волной. Я выныриваю из сна, ищу дорогу обратно.
Где-то посреди этой круговерти приходят мать с отцом. В загробной жизни они вместе, все прощено. Родители просят прощения и у меня – за то, что так паршиво справились со своей ролью. Появляется Чарли. Он теперь юноша, ясноглазый, с прямой спиной. Утешает, мол, все к лучшему – мы не принадлежим земному миру; это было ошибкой. Господь раскаялся, говорит Чарли. Нам нельзя доверять. Потому-то Он и наслал новый потоп. «Питера бы сюда, – думаю я. – Он бы мне объяснил…»
Открываю глаза. Над головой – ни солнца, ни луны, только прямоугольник тошнотворно-зеленого света, падающего из коридора. Я встаю; от твердого пола и сырости ноют суставы.
Ни звука, кроме отдаленного смеха островитян. Я кричу, зову друзей – они не отвечают.
В конце концов, корчась от стыда, окликаю островитян. Поговорите со мной, хоть кто-нибудь! Я тоже человек!
Никто не приходит.
Значит, вот как умирают.
Этот путь проходит каждый, но лишь один раз, поэтому заранее никто не знает, что его ждет. Правда, люди все равно не перестают сочинять спорные книги о путешествиях в иной мир.
Многие считают, что буддисты такими вещами не интересуются. Неправда. Да, Будда не особенно задумывался о жизни после смерти. Умерев, он достиг нирваны; это не рай, а состояние небытия. К тому времени Будда уже не имел никаких привязанностей: ни к имуществу, ни к друзьям, ни к семье, ни к самой жизни. Передав свое учение последователям и тем самым одарив их свободой от страданий, он выполнил свою задачу и покончил с тяжким трудом бытия.