На основе ХАИ-1 несколько позже была сконструирована и строилась серийно военная модель – Р-10. Случай редчайший: обыкновенно бывало наоборот – из военного самолета, на его базе, развивался гражданский вариант конструкции. Р-10, самолет-разведчик, был оснащен двигателем М-25 мощностью в 750 лошадиных сил и превосходил по скорости распространенные в ту пору истребители-бипланы. Чисто внешне машина смотрелась весьма приятно – благородные аэродинамические формы, никаких подкосов, расчалок, столь обычных в то время, а главное, конечно, – убирающееся шасси. Поставленный рядом со своим предшественником, разведчиком Р-5, Р-10 без слов утверждал: вот он – прогресс!
На Р-10 я выполнил всего три полета по кругу, налетал двадцать одну минуту. А место в моей жизни эта машина заняла совершенно особое…
Поколение пилотов, подросшее непосредственно в предвоенные годы, воспитывалось на лозунге «Летать быстрее всех, летать выше всех, летать дальше всех!». Так сформулировал нашу главную задачу Сталин. После аэроклуба я попал в Борисоглебск. Когда-то здесь обучался Чкалов, и школа носила его имя. Здесь готовили истребителей. Нам внушали, что нет летного звания выше и службы почетнее, чем служба в истребительной авиации. Нам полагалось усвоить: летчик-истребитель – «самый-самый» из всех выдающихся, обласканных уважением авиаторов.
Война в Испании, кстати сказать, и многочисленные награждения «за образцовое выполнение специальных заданий в Н-ских условиях», как это тогда именовалось, очень способствовали росту престижа истребителей. Как мы ни маскировали свое участие в боевых делах Испании, это был «секрет полишинеля». Все знали: наши -там, наши дерутся с фашизмом. Истребитель – победитель! Это синонимы. Даже в Наставлении по воздушному бою, изданном, если память мне не изменяет, в тридцать шестом году, не нашлось места разделу «Вынужденный выход из боя». Само собой подразумевалось: истребитель просто не имеет права не уничтожить противника… Болезнь шапкозакидательства назревала медленно, всю ее опасность мы осознали только в сорок первом, и то не сразу. А до того:
Мы чкаловцев имя нигде не уроним,
Когда же придется в бою,
В короткой погоне врага мы нагоним,
И жизнь не спасет он свою…
Такие вот немудреные стишата кропал я для стенгазеты «Контакт», и, как ни странно, сие «рукоделие» принимали на ура.
Налетав в школе на истребителях И-5 и И-16 считанные часы, я тем не менее нисколько не сомневался в своем жизненном предназначении: догнать, перехватить, уничтожить.
Первые же месяцы со всей очевидностью выявили – самолетов у нас намного меньше, чем летчиков. Молодых пилотов не столько распределяли по строевым частям, сколько распихивали по резервным, запасным и иным тыловым полкам. В числе прочих выпускников я загудел в ближнебомбардировочный и разведывательный полк, даже не подозревая, что «истребительство» мое окончено. Только прибыв к месту службы, я обнаружил казарму, тесно набитую двухъярусными койками, и прочитал в изножье: «Стрелок-радист младший сержант Фокин». Это открытие повергло меня в полнейшее отчаяние. Первым, с кем я попытался объясниться, оказался старшина эскадрильи, усатый флегматичный сверхсрочник. Он невозмутимо выслушал полные пафоса и тоски слова об истинном предназначении истребителя и спокойно спросил: