— Да, — ответил Дино и нахмурился. — Наверное, будет лучше, если я провожу тебя домой?
В его голосе и манере держаться проскальзывало намерение взять на себя ответственность за ее безопасность и судьбу. Однако Орнелла не хотела, чтобы их видели вместе.
— Нет. Я сама доберусь. А ты позаботься о теле того человека, которого подстрелил.
— Да, я скажу нашим. Мы вернемся за ним.
Когда он наконец отпустил ее руку, Орнелла пошла по дороге, не чуя под собой ног. Она обнималась и целовалась с Дино из рода Гальяни, Гальяни, привыкших всегда одерживать победу!
Внезапно на память пришли слова матери: «Гальяни известно много способов подчинять себе людей». Странно, но о таком Орнелла даже не догадывалась!
Потом она вспомнила старую корсиканскую песню, песню, в которой были слова: «Моя пуля найдет твое сердце!».
Она не могла балансировать на грани между черным и белым, надо было выбирать что-то одно.
Орнелла остановилась, обернулась и крикнула:
— Дино!
Он тоже повернулся, помахал рукой и улыбнулся.
— Что?
— Я не буду думать, я отвечу сейчас.
С этими словами Орнелла сняла с плеча заряженное ружье, направила его на Дино и выстрелила.
Гулкое эхо понеслось по горам, над деревьями пронеслась стайка вспугнутых птиц. Мгновение Дино стоял, глядя на Орнеллу изумленным, непонимающим взглядом, а потом беззвучно рухнул на землю.
Орнелла бежала к своему дому, голому, темному, нищему дому, где не было и не могло быть ценных вещей и украшений, потому что Беатрис все равно променяла бы их на оружие. Беатрис, которая с детства внушала и сыну, и дочери, что вендетта главнее жизни, а руки мстителя всегда чисты, даже если они по локоть в крови. Она же говорила им, что терзаться муками совести — пустое дело; если человек сомневается, он должен просто выстрелить.
— Мама! — закричала Орнелла, едва заскочив во двор. — Я убила Гальяни!
Женщина вышла из дому и остановилась на пороге. В глубине ее глаз вспыхнул странный огонь.
— Которого из них? — спокойно спросила она.
— Дино! — прохрипела Орнелла и внезапно упала на колени.
Ее пальцы судорожно скребли твердую землю. Она уронила ружье, и оно валялось рядом.
— Вставай, — сказала Беатрис дочери, заботливо поднимая оружие. — Где он?
— Я оставила его на дороге. Я не осмелилась к нему подойти, но он не шевелился и не стонал, значит, умер!
Женщина взяла прислоненную к стене лопату.
— Идем.
Беатрис молча шла по каменистой тропе, где под ногами шныряли юркие песочно-желтые ящерицы. За ней плелась бледная, как труп, Орнелла, на лице которой не читалось ни одного чувства, ни единой мысли, кроме безграничного ужаса, ужаса, который, казалось, лишил ее способности и переживать, и размышлять.