— Боже мой, Боже мой, Боже мой, — Харри-сон продолжал нервно барабанить пальцами по краю стола.
— Возможно, вам поможет «сливовица»? — сочувственно спросил Джордже.
Харрисон наконец оторвал от стола голову.
— Самое ужасное — в том, что я все, все помню, — изрек он, — могу воспроизвести буквально каждую фразу, каждое слово, своей сумбурной речи о долге, патриотизме, о недальновидном и близоруком идиотизме и... и... Нет, господа, не могу продолжать!
— Не переживайте так остро, Джимми, — сказал Петерсен. — Ваши слова были для нас как бальзам.
— Существуй в этом мире справедливость и сострадание, сейчас подо мной разверзлась бы земля! — вскричал англичанин. — Я называл себя британским офицером, словно других достойных людей, настоящих офицеров вокруг меня не было. Возомнил себя наблюдателем и аналитиком экстракласса. О Боже праведный, я все, все помню! Какая пытка!
— Досадно, что я пропустил эту речь, — сказал Черны.
— Досадно, — подтвердил Петерсен. — Утешьтесь тем, что Джимми помнит ее дословно. Надеюсь, он повторит нам свой спич в любое время на «бис».
— Сжальтесь над Побеждённым!-воскликнул Харрисон. — Разумеется, я слышал, Джордже, что вы сказали Зарине — сердиться и впрямь глупо. Но я чертовски, чертовски огорчен. Одурачен, одурачен, одурачен. Вдвойне обидно, что вы, Петер, не доверяли мне. Вы же доверились Джакомо? Джакомо ведь знал?!
— Заблуждаетесь, Джимми, — откликнулся Петерсен. — Я ничего не говорил Джакомо. Он сам обо всем догадался. Он солдат.
— А я? Разве я не солдат? Хотя, да, верно... Как вы сообразили, Джакомо?
— Я слышал то же, что и вы. На горной тропе майор говорил, точнее, объяснил капитану Черны, почему нас не следует связывать перед спуском. Ни тот, ни другой не хотели подвергать нашу жизнь опасности. Кроме того, капитан Черны не такой человек, чтобы выполнять рекомендации первого встречного. Вот я и сделал вывод.
— А я совершенно не обратил на это внимания, — Харрисон удрученно покачал головой. — Выходит, Петер, вы никому из нас не доверяли?
— Никому. Мне необходимо было понять, кто есть кто. Слишком много странных вещей происходило в Риме. Да и после того как мы покинули Рим. Я должен был все расставить по своим местам. Кстати, и вам следовало сделать это, Джимми. — Я? Я не замечал ничего подозрительного. Когда вы пришли к решению, что можете нам открыться? И что подтолкнуло к такому выводу? Боже, когда я думаю о том, сколько вам пришлось находиться в этом чудовищном напряжении, мне становится страшно! Честное слово, просто не могу себе это представить. А вы, Зарина, понимаете, что испытал Петер? Одно неверное движение, одно фальшивое слово — и смерть. Ведь добрую половину времени он провел там, наверху, во вражеском стане.