Абдул-Хамид жестом пригласил Михришах Султан присесть на диван, сам устроился напротив. Спокойно ждал, что женщина скажет, нужно дать ей выложить все доводы, тогда легче будет говорить. Но он не на ту напал, Михришах тоже умела играть в молчанку, она вознамерилась дождаться от султана первых слов, чтобы по ним понять, как защищать себя и сына.
Абдул-Хамид постарался спрятать улыбку в усы.
– Михришах Султан, здорова ли?
– Хвала Аллаху!
– Твой сын здоров и вполне бодр в своем заточении.
Дождался – Михришах Султан не выдержала:
– Повелитель, это моя вина, и только моя. Это я подсказывала Селиму неверные шаги, я наставляла его в негодных действиях. С меня и спрос. Оставьте жизнь моему сыну, он еще совсем молод и не понимал, что делает.
Абдул-Хамид внимательно слушал, его лицо не выражало ничего. Михришах невольно подумала о том, что за прошедшие пять лет у власти он многому научился, во всяком случае, научился держать мысли при себе. И это неприятно и опасно, лучше знать мысли правителя, чем находиться в неведении.
Наконец султан поднялся, невольно встала и Михришах, ведь сейчас она была перед Повелителем, от воли которого зависела не только ее собственная жизнь, но и жизнь ее сына. Сделав знак, чтобы невестка осталась сидеть, Абдул-Хамид постоял, задумчиво глядя на огонь жаровни, усмехнулся:
– Говорят: верный друг лучше родича. У меня нет ни верных друзей, ни верных родичей. Откуда друзья у человека, проведшего абсолютно большую часть жизни в одиночестве? Откуда верные родственники у того, кого мечтают удушить зеленым шнурком, чтобы освободить место на троне?
Жестом Абдул-Хамид остановил открывшую рот Михришах. И без слов знал, что невестка скажет, мол, всегда болела душой за него, даже когда сидел в Клетке, ведь присылала же книги, передавала разные вкусные блюда и даже тайком приводила девушек. Михришах есть Михришах, она уже тогда понимала, что Мустафа может оставить наследником брата, а не сына, и все будет зависеть от расположения этого брата. Так и случилось: Абдул-Хамид не мог уничтожить сына той, что заботилась о нем самом, Селим остался на воле, и Михришах тоже.
– Пять лет назад я не стал сажать племянника в Клетку, потому что, просидев там очень долго по воле моего брата и твоего мужа, прекрасно знал, каково это – жить без людей в одиночестве. А еще понимал, – его глаза насмешливо блеснули, – что ты не дашь мне жить, пока твой сын не выйдет из заточения. Я благодарен за помощь, которую ты оказывала в те годы, что я сам был в Клетке, и ничего не сделал бы против Селима, но теперь… Селим будет сидеть в Клетке до тех пор, пока я не пойму, что он не намерен вредить мне и нашему государству. Михришах, молчи!