В соседней комнате давно булькает кипяток. За жаропрочным стеклом, освещенные снизу, взлетают и лопаются на бурлящей поверхности тугие багровые пузыри. Осторожно обертываю горловину колбы свернутой в несколько раз бумагой и после секундного раздумья, что засыпать в стакан — растворимый кофе или чай, — останавливаюсь на чае.
Когда скидываю куртку и сажусь на диван, ощущая спиной его теплую мягкость, чувствую, как все-таки намотался за сутки. За окном уже осторожно занимается рассвет. Шестой час утра. Тоненько звенит о цинковый карниз оторвавшаяся сосулечная капелька.
…Шестой час утра. Когда пять лет назад, еще стажером, я пришел на свое первое суточное дежурство, то заснул именно в это время. И не потому, что происшествия мотали меня целые сутки напролет, нет. Был тогда, помнится, с утра один холостой выезд по какому-то недоразумению, и все… Но я так накрутил себя за несколько дней перед дежурством, столько всего насмотрелся в отделе, а главное, наслушался, что мне казалось: именно в мое дежурство произойдет что-то ужасное, страшное, особенно отвратительное, и это навсегда отравит уже начинавшуюся тогда любовь к моей новой работе…
Перед дежурством я почти не спал несколько ночей, изводил маму, которая в конце концов совала мне в рот таблетку барбамила, и на само дежурство пришел уже совершенно обессиленным, напуганным и взвинченным.
Тем более что отвели мне тогда диван у трасологов, среди развороченных денежных ящиков, присланных на экспертизу. Я долго лежал, всматриваясь в их пустые черные животы, чувствуя, как сердце мое поднялось под самое горло и колотится громко и болезненно. За сейфами холодно сияли витрины с моделями разных марок шин и образцами закатки водочных бутылок.
Вздрагивая при каждом шорохе, поминутно ожидая, что вот-вот откроется дверь и меня позовут, я маялся, зажигал и тушил свет, ворочался с боку на бок, безуспешно, не понимая ни единого слова, пытался читать прихваченную из дома книгу и в конце концов, совершенно одуревший, забылся тяжелым, с непонятными кошмарами сном.
А утром, когда в окна вовсю светило солнце и на бульваре возле управления радостно шумели деревья, меня разбудил умытый и довольный сутками без происшествий Стас — он был в тот день моим ментором — и сказал насмешливо, обнаруживая изрядное знание детской классики:
— И всю ночь ходил дозором у соседки под забором… «Конек-горбунок», слыхал? Здоров ты, однако, спать…
И с шуточками, с разными прибауточками начался день, который меня успокоил окончательно.
А теперь я не хочу ничего — ни думать, ми вспоминать. Спать хочется. Приоткрываю один глаз и гипнотизирую взглядом телефон — настраиваюсь. После этого, успокоенный, кубарем качусь в теплую, пахнущую свежим чаем пропасть…