— Тогда я пошел один в сторону леса, думая все же — не стану отрицать, — что встречу там Хорватине, но не успел я дойти и до опушки, как послышался страшный глухой взрыв; казалось, земля задрожала и застонала от него. Обвалилась шахта. Я опрометью побежал назад…
Глубокая тишина наступила после его рассказа; каждый снова как бы мысленно повторял его про себя. Свежий ветерок заколебал пламя свечи, и его голубоватый, как цветок гиацинта, язычок нервно затрепетал. Что-то из мебели таинственно затрещало, и снова стало все тихо, только часы громко тикали.
Лицо старого Купойи засветилось каким-то озарением. Он сложил на груди руки, как для молитвы, поднял глаза кверху и набожно залепетал:
— Точно, это была она! Она пришла, чтобы спасти его.
— Кто? — недоуменно спросила госпожа Купойи.
— Та девушка, которую я похоронил, — повторил старик с суеверным восхищением.
Его супруга в третий раз переглянулась с внуком. В их глазах можно было прочесть: «От великой радости он лишился ума».
Но Винце, мудрый маловер Винце, задвигался на своем стульчике.
— Да, это была она! — подтвердил он дрожащим голосом и перекрестился. — Да восславься Иисус Христос!
В это мгновение на дворе закричал петух. Может быть, это был петух госпожи Купойи, возвещавший, что уже полночь. А может быть, пришел тот, другой, таинственный петух, пришел, чтобы подтвердить: «Кукареку! Это мы были, мы были!»