Мирна постучала в дверь бистро и отворила ее.
— Эй, хозяева, как вы там? — проговорила она в сумерки помещения.
Впервые за все то время, что она провела в Трех Соснах, в бистро в рабочее время не горел свет. Оливье открывался даже в Рождество.
Оливье сидел в кресле, глядя перед собой. Он посмотрел на нее и улыбнулся:
— Отлично.
— Отлично в понимании Рут? Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно?
— Можно и так сказать.
Мирна села напротив него и предложила чашку чая, принесенную из своего магазина. Чай был крепкий, горячий, с молоком и сахаром. «Ред роуз». Ничего необычного.
— Хочешь поговорить?
Она сидела тихо, глядя на своего друга. Она знала его лицо, отмечала едва заметные изменения, происходившие с ним в течение нескольких лет. Морщинки вокруг глаз, редеющие светлые волосы. Не изменилось, насколько она могла судить, то, что было невидимо глазу, но очевидно душе. Его доброе сердце, его внимательность. Если кто-то заболевал, Оливье первым приносил больному бульон. Первым приезжал в больницу. Всегда был готов почитать вслух кому-нибудь слишком слабому, уставшему и стоящему у того края, где делать это самому больше нет сил. Габри, Мирна, Клара — все они агитировали обитателей деревни помогать страждущим, и когда те приходили на помощь, Оливье уже был там.
Теперь настала их очередь помочь ему.
— Не знаю, захочется ли мне когда-нибудь открыть бистро снова.
Мирна отхлебнула чай и кивнула:
— Это понятно. Тебе нанесли удар. Представляю, каким потрясением было для тебя увидеть его здесь. Я знаю, каким потрясением это было для меня, но это ведь не мое бистро.
«Нет, ты не можешь представить», — подумал Оливье. Он ничего не сказал, только смотрел пустым взглядом в окно. Он видел, как по рю Дю-Мулен из старого дома Хадли идут старший инспектор Гамаш и агент Лакост. Он молился, чтобы они прошли мимо. Не появились здесь. С их проницательными глазами и бьющими наповал вопросами.
— Вот думаю, не продать ли мне все это. Не уехать ли.
Его слова удивили Мирну, но она ничем этого не показала.
— Почему? — мягко спросила она.
Оливье покачал головой и опустил глаза на руки, лежащие на коленях:
— Все меняется. Все изменилось. Почему все не может оставаться таким, как прежде? Ты ведь знаешь, они забрали две кочерги от каминов. Мне кажется, Гамаш считает, что это сделал я.