Родная сторона (Земляк) - страница 67
— Налей ему, Тройчиха, налей! Пусть знает Филимонову доброту!
Выпив кварту гонорара, Онипка уходит, напевая свой собственный романс:
Товкач больше не пьет, поэтому он здесь уже не нужен, и бабка Тройчиха деликатно выталкивает его из хаты:
— Иди, Филимон, иди. Не мозоль людям глаза. Скажут, напоила тебя, а я ж поклялась Купрею, что больше самогонку гнать не буду. Только еще одну заквасочку — и конец. Я ж не какая-нибудь самогонщица! Иди, Филимон, иди, не мозоль людям глаза.
— А куда идти? Посоветуй мне, Тройчиха, куда?
— Бог тебя знает…
Идет Товкач от бабы Тройчихи по тихой безлюдной улице, на которой Онипка всполошил собак своими стихами. Люди ушли на болото, нигде ни души, и Товкач чувствует, как выходит из него дешевый Тройчихин дух. «А почему я не с людьми? Опомнись, Филимон, опомнись! — говорит он себе, а в голове молоточками выстукивает другое: — Нет, нет, нет! Что там люди! Скорее послали бы куда-нибудь председателем, безразлично куда — в малый или в большой колхоз, в передовой или отсталый, лишь бы председателем… Настя останется в Талаях, а я пойду председателем…» — Ударил себя по обыкновению кулаком в грудь.
— Эх, Филимон! Ты еще попредседательствуешь! Дайте только место!
Затарахтела подвода, напомнив ему о дрожках, соблазнительно звякнули на подводе бидоны, и Товкач почувствовал потребность взяться за вожжи и поправить лошадьми так, как умеет это делать настоящий хозяин. Яша ему не перечил, с радостью отдал вожжи: пусть бывший председатель покучерит. Яша только сейчас увидел, сколько огня и силы в его маленьких приземистых мышастых. «Загонит лошадей», — думал он, прижимаясь к бидонам, а Товкач словно прирос к подводе, скорчился, вобрал голову в плечи и в такой странной напряженной позе оставался до тех пор, пока на лошадях не выступило мыло…
— Добрые кони, — сказал Товкач и отпустил вожжи. — Цени этих мышастых, они того стоят.
— Так ценить, как вы показали?
— Э, голубчик, скотина тоже любит поразвлечься.
— Хорошо развлечение, когда на подводе полные бидоны.
— Лошади одного моего духа боятся…
— Ну, конечно, боятся, думают, что вы еще председатель.
— Лошадям все равно. Это твоему отцу не все равно.
— Я в государственные дела не вмешиваюсь. Отец сам по себе, а я сам по себе.
— Эх, Яша, Яша! Хотел я из тебя человека сделать, а вышло, видишь, одно недоразумение.
— А я и есть человек.