— Что это вы, отец! — Тимош Мизинец повел широкими плечами, обращаясь к членам правления: — Давайте по правде подойдем. Я не потому, что это мой отец. Люпин уже потравлен. Молоко от этого люпина имеем? Имеем. Разве зря пропал люпин? Нет! Мы хозяева, — как захотим, так и сделаем, лишь бы на пользу обществу пошло… — Он хотел еще что-то сказать, но посмотрел на отца и сел.
«Что значит сын! — подумала Марта Ивановна. — Молчал, молчал, а зашла речь об отце, как славно выступил».
— Садитесь, Евсей Демидович, — почтительно сказал Бурчак, взглянув на Зою. Она опустила глаза.
«Опять эта лесная стыдливость», — подумал Бурчак и спросил:
— Какие еще есть предложения?
— У меня есть предложение, — сказал Евсей. — На будущий год все пески засеять люпином. Специально для нашей фермы засеять, для колхозных коровок. Тогда молоко в наших руках будет.
Все улыбались, потому что дед Евсей в самом деле выглядел чудаковато, с подрезанной бородкой да еще подстриженный под горшок. Кондрат Калитка, который вел протокол заседания, успел между делом подсчитать количество молока, которое надоил Евсей. Оно полностью окупало стоимость люпина, а потому Кондрат с чистой совестью занес в протокол смягченное решение. Словом, Евсей Мизинец возвращался домой с довольно солидным штрафом, этим вторым, после высоких удоев, результатом его кипучей руководящей деятельности на посту заведующего молочными фермами. Но не это угнетало Евсея, когда он шел на заседание правления: он боялся, что его снимут с должности. Тогда куда хочешь иди. «Ну, наруководил?» — не давали бы проходу доярки. А теперь он скажет им, как не раз говаривал: «Корова — это молочная машина. Подавай ей в барабан и только держи подойник». Только что теперь подавать в барабан и что готовить коровкам на зиму? — убивался Евсей. А Зоя то и дело оглядывалась на Замысловичи. За лесом надрывалась молотилка, то захлебываясь от больших снопов, то опять ровно ведя свою незатейливую музыку. Зоя все глядела: не погас ли свет в правлении? Ей казалось, что Евгений, почти по-родственному заступившийся за деда, должен закрыть заседание, догнать ее и до самого утра оставаться с ней.
— Хватит тебе оглядываться! — раздраженно сказал дед Евсей. — Всякий ищет крылья по себе. Хоть и славный он человек, да не тебе чета! Эти шибко ученые женятся к самой старости. А то и вовсе не женятся, как Шайба. Пошли, доченька, пошли. — Он по-отечески взял Зою за руку.
Прошли вместе недолго. На мостике, под которым еще не так давно бормотал ручеек, а теперь белело сухое песчаное дно, Зоя вдруг спохватилась: