— Не сохранилась фотокарточка, — посетовал. — Но ничего, можно сделать новую.
Чтение длилось с четверть часа. Не лабирийского, а здешнего — Краснову заново привыкать к знакомым часам. В эти минуты он размышлял, почему это столь быстро и круто переменилось отношение к нему. Угадал желание начальства? Вот ты уже и снова раб, как обещала Светлана. И нет пути назад, если из лагеря не убежать…
— Ну-с, — начальник оторвался от бумаг, — так я не досказал. Едва мы заминировали тоннель и соединили провода, — появляетесь вы и попадаете под наш взрыв. Вы, Александр Васильевич, уцелели чудом.
— А зачем взорвали? — Краснов почувствовал, как онемел язык и кровь отхлынула от всей поверхности тела.
— Да все от тех же хлопот! — радушно сообщил начальник. — Нет тоннеля — нет хлопот!
Краснов откинулся на подушку. Это был конец всему. Конец жизни.
"Светка, ты была права… Ты, как всегда, была права… Пацан…"
— Да, я не представился, — улыбался начальник. — Капитан Бугрин Марат Сергеевич.
Краснов кивнул.
— Вам плохо? — озаботился Бугрин.
— Ничего, — сказал Краснов. — Уже лучше.
— Я тоже фронтовик, — продолжал Бугрин. — От Курской дуги до Праги. Так сказать, начал там, где вы закончили…
Краснов удивленно поднял на него глаза, но вспомнил, что он же теперь снова не тот, кем был. Бугрин истолковал его взгляд по своему.
— Вы, капитан, не обижайтесь. Ваша история могла быть и со мной. И не будем больше касаться этой темы. Будем говорить о вашем сегодняшнем деле. А оно могло быть гораздо лучше, если б вы тогда не сбежали. На вас потом пришла амнистия. Сам маршал Жуков заступился. Было представление к званию Героя Советского Союза… Вот так, Александр Васильевич. Я-то вас понимаю… Словом, на всем вашем прошлом теперь крест. Вы теперь уголовник, ибо висит на вас статья за побег.
"Вот так вот, — подумал Краснов. — Свято место пусто не бывает". И спросил:
— Конвоиры-то живы остались?
— Живы, — Бугрин усмехнулся. — Вы их так быстро уделали, что они даже ничего не поняли. Здесь их уже нет, конечно… Бывшего начальника лагеря, вашего однофамильца, на вас вешать не будем. Вы не говорили, я не слышал. Был он, говорят, дерьмо порядочное, так что пусть он числится в без вести пропавших. Все равно детдомовец, никто его не хватится. А нам жить дальше. Три года отсидите и — без поражения в правах! — домой, старики ждут и письма пишут!.. — Бугрин встал. — Напишите все к завтрему в разрезе нашего разговора, долечитесь, поставим вас бригадиром, куда полегче, и будем видеться: с одного же фронта, черт тебя возьми!
— Кстати, — он обернулся у двери, — что за одежка у тебя?