Тут ради добросовестности повествования нам следует отойти от стандартов любовных романов, которые, излагая сюжеты с точки зрения или от имени главной героини, оправдывают все ее поступки и возводят ее в ранг ангельской добродетели и жертвы обстоятельств. Даже его сиятельство граф Лев Николаевич Толстой посвятил семьсот страниц убористого текста на русском и французском языках для оправдания измены мужу своей главной героиней, которая – что бы ни говорили – соблазнилась и соблазнила юношу младше ее лет на десять.
Валенсия же оговорила свою свободу еще до заключения брака, Марк принял это условие, и потому мы не считаем нужным скрывать от читателя некоторые обстоятельства, которые могут огорчить кое-кого из любителей высокой романтики. Как вы уже знаете, наша героиня выросла без родителей, ее духовными пастырями были бывшие чекисты и чекистки. Они искусственно устранили ее девственность как лишнее препятствие к умелому использованию «последнего аргумента» ради высокого долга служения Родине. Они научили выпускниц «Розария № А08» использовать этот «аргумент» в качестве чисто рабочего инструмента и относиться к мужчине только как к объекту разведки. Если вмешательство Баха окрасило применение Валенсией этого «аргумента» в неожиданно яркие тона чувственности и наслаждения, то это говорит либо о недоработке учителей, либо об ее излишней генетической возбудимости.
Конечно, спать с мужем, пусть и не любимым, и одновременно завести любовника – это не очень кошерно. Но ведь и Ребер подбирался к Валенсии, как опытный кот. Он был богат, почти как Цукерберг, и энергичен, как Брэд Питт. Не считая всякой мелочи – павильона в Лос-Анджелесе, где снимались телевизионные мыльные оперы, недвижимости в Португалии, на Лазурном Берегу и на Канарских островах, – у него был свой новенький «Bombardier CRJ 100/200», яхт-клуб в Сан-Франциско-Бэй, десяток отелей в Европе и США и тридцать стартапов в Силиконовой долине. Управлять всем этим хозяйством можно было двумя способами – с помощью Интернета из своего офиса где-нибудь в Нью-Йорке или в Сан-Франциско либо живя в своем самолете. Ребер каким-то мистическим образом ухитрялся совмещать оба способа и почти одновременно быть сразу как минимум на двух континентах. При этом, где и когда бы он ни был – в Норвегии при минус двадцати по Цельсию или в Майами при плюс ста по Фаренгейту, – он всегда ходил в новенькой темно-голубой, под стать его глазам, рубашке от «Fred Perry», оттеняющей соблазнительно загорелый треугольник его груди, и в светло-голубых в обтяжку джинсах «Burberry», подчеркивающих его весомый пах и упругие ягодицы. «Bombardier», яхты на Ибице и в Бали, отель в Париже, вилла во Флоренции, квартиры в Дубае и в Иерусалиме – казалось, этому Реберу принадлежит весь мир.