— Зачем вы регламент-то, Юлия Ивановна? Мне вот тоже интересно про плен.
— Не понимаю, Юрий Сергеевич…
— А чего понимать! — обиделся баянист. — Надоело поди про войну в одном телевизоре, а тут живой, так сказать, свидетель… Аха? Я правильно говорю? — и он посмотрел на отца Ани Замятиной, точно приглашая его в друзья. Тот очень медленно откашлялся и огляделся по сторонам.
— А я так понимаю, товарищи… — вступил в разговор шофер. — Нам не надо задавать сейчас острых вопросов. А ребятишек надо было готовить. А то они такое спросят, такое, а у нас собрание. И народ сидит, понимаете…
— А мы и готовили! — вспыхнула, как порох, учительница и задышала тяжело, будто в гору вбежала. — Мы целый год ходили по домам и выявляли всех героев и солдат Великой Отечественной. Так что думать надо, а то обвинили…
— Да я же с простой души, я чего…
— С простой-то простой… И, между прочим, ваша Аня тоже ходила, и ваша Леночка, а наш Юра Никитин больше всех записал. — Она задышала еще тяжелее и поднесла платочек к щекам, по они все равно пылали, как после бани.
— Да хватит вы, раскричалися… — сказал громко Демёхин. — Я уж не рад, что дал вам согласие. Нет, честно слово, товарищи. Не пойму я никак — какие острые тут вопросы, а какие тупые. А ребятишки спрашивают — это надо понять. Мы, значит, воевали, а они теперь постигают…
— Вот это правильно! Они теперь постигают… — восхитился весело баянист. — Ну что? Мне баян доставать или рано?
— Не спешите! — сказала тихо учительница, но у ней все равно получилось, точно приказ. — Еще рано с концертом, а вы продолжайте, Петр Алексеевич…
— Ладно, дочка, продолжу. Я им все же про плен. Вопрос-то был, меня спрашивал паренек. А отвечать мне легко, даже очень сподручно… Нет, ребятки, я не был в плену, нет, нет, ни за что. Это позором считалось, аха-а-а. Если раненый в плен попадал, когда полуживого захватывали, — такое было, конечно. А если так — никогда! Русские никогда не сдавались, ребятки. Русский характер — это надо понять… Он все вынесет, выдюжит и другому еще поможет. Вот и мы помогали, а как? Сказали надо — и мы пошли. Так что после войны мне еще пришлось побыть на действительной. Ну а как? Помогали всем народам Европы подняться на ноги после фрица…
— Ох ты, народам Европы! — схохотнул про себя баянист.
Но гость этот смешок разобрал.
— Да, народам Европы… И еще поможем, если пошлют… — сказал тихо Демёхин и вдруг сжал веки и смахнул слезу.
— А смеяться над собой не позволю…
— Что вы, что вы! — испугалась учительница и посмотрела гневно на баяниста. Она уже его ненавидела, но сказать не могла и накричать на него не могла: им еще нужен будет баян. А Демёхин стоял уже смирно, приниженно. И голосок сделался тихий, усталый: