Все было кончено. 29 июня траурная процессия пронесла гробы с телами Франца Фердинанда д’Эсте и Софии фон Гогенберг по улицам Сараево. 2 июля их доставили в Вену. Затем останки убитых супругов были выставлены в хофбургской часовне для прощания. Обер-гофмейстер императорского двора князь Монтенуово решил соблюсти все детали придворного траурного церемониала: гроб Софии стоял на постаменте куда более низком, чем гроб ее супруга, поскольку герцогиня была «всего лишь» придворной дамой, не заслуживавшей равенства с Габсбургами — даже после смерти. Франц Фердинанд догадывался о том, что его неравный брак когда-нибудь будет иметь подобные последствия, а потому завещал похоронить себя не с остальными Габсбургами в склепе церкви капуцинов, а вместе с женой, которая значила для него куда больше, чем все родственники, вместе взятые. Местом захоронения должен был стать замок Арштеттен под Веной. Процессия, сопровождавшая останки наследника и его супруги в Арштеттен, стала своеобразной демонстрацией протеста против формализма габсбургского двора, поставившего древние традиции и этикет выше уважения к жертвам сараевской трагедии. Во главе этой тихой демонстрации за гробом своего дяди шел Молодой эрцгерцог Карл — новый наследник трона.
А что же Франц Иосиф? Получив известие об убийстве Франца Фердинанда и его жены, престарелый император воскликнул: «Бедные дети!» — имея в виду, впрочем, не погибших, а их детей, Софию, Макса и Эрнста, оставшихся сиротами. Затем с уст престарелого императора сорвалась загадочная фраза, значение которой историки по-разному толкуют до сих пор: «Ужасно. Нельзя бросать вызов Всевышнему... Провидение восстановило тот порядок, который я, увы, не смог сохранить». Что хотел сказать
Франц Иосиф? Имел ли он в виду морганатический брак наследника, которым тот «бросил вызов Всевышнему», нарушив «священные» монархические традиции, или же речь шла о том, что Франц Фердинанд, по мнению его дяди, не годился для императорской короны, а потому пули Таврило Принципа послужили орудием судьбы, предотвратив то, чего не должно было быть — царствование Франца II? Бог весть...
Как бы то ни было, особой скорби по поводу гибели племянника император, видимо, не испытывал. Близости между ними никогда не было, а душа самого Франца Иосифа оказалась настолько закалена многочисленными предыдущими утратами, что черствость, проявленная царственным старцем после сараевского убийства, никого особенно не удивила. Да и в обществе по резкому, замкнутому и вспыльчивому Францу Фердинанду скорбили не слишком сильно. В Будапеште правящие круги почти откровенно радовались гибели своего давнего недоброжелателя, среди славянских подданных императора и короля царило по большей части равнодушие (хотя газеты наперебой возмущались «подлым убийством»), сочувствующие сербским националистам потирали руки, а лояльные Габсбургам обыватели отмечали, что даже в Вене «нет никакого траурного настроения. В Пратере... повсюду играет музыка». Только приближенные покойного эрцгерцога были в отчаянии: вместе с Францем Фердинандом погибли их надежды на реформирование Австро-Венгрии. Но и эти люди в первые июльские дни 1914 г. еще не представляли себе, чем обернутся для монархии, Европы и всего человечества выстрелы, прозвучавшие в Сараево.