Сам по себе достаточно справедлив риторический вопрос современного российского историка: «Какие у России с Германией (не Австро-Венгрией) были такие уж острые разногласия, чтобы из-за них хвататься за оружие? По существу, никаких» (Истягин Л. Г. Диалектика факторов с исторической дистанции // Пролог... С. 56). Можно сказать, что обе державы стали в какой-то мере жертвами заключенных ими союзов с третьими странами: Германия — с Австро-Венгрией, Россия — с Сербией и Францией. После сараевского убийства, когда стало ясно, что в Вене намерены во что бы то ни стало примерно наказать Сербию, Германия была вынуждена поддержать своего союзника, т.к. разрыв с дунайской монархией, как уже не раз говорилось, грозил бы Берлину политической изоляцией. В свою очередь, Россия, оставаясь на протяжении четверти века верной союзу с Францией, обрекла себя на неприятельские отношения с Германией, поскольку разрешение германо-французских противоречий мирным путем после 1870 г. не представлялось возможным.
Говоря о германской политике накануне Первой мировой войны, необходимо учитывать еще один фактор. Националистическая и милитаристская пропаганда в империи Вильгельма II была более интенсивной, чем в других странах. Подавляющее большинство немецких политиков, не говоря уже о военных, находилось в плену шовинистической великогерманской идеологии, имевшей ярко выраженный антиславянский характер. «Мысли о неизбежности войны Германии с Россией распространялись прежде всего прибалтийскими немцами-эмигрантами, прибывавшими в Германию с 70-х — 80-х годов XIX в.... Страх перед русским колоссом увязывался с презрением к так называемому полуазиатскому варварству русских и убежденностью в их экономической, военной и культурной отсталости... Исходившей из России «угрозе германской культуре», по мнению [немецких] публицистов, следовало своевременно противодействовать путем превентивной войны, которую они рассматривали как решающий момент борьбы между высокой и отсталой культурами» (Туполев Б. М. Россия в военных планах Германии //Пролог... С. 51). Можно вспомнить в этой связи и слова, как-то сказанные Вильгельмом II в приватной обстановке: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Никого не следует ненавидеть, но я ничего не могу поделать; я ненавижу их». Конечно, с такими настроениями трудно было наладить диалог с великой славянской державой.
Тем не менее, подводя итог рассуждениям о политике Германии в годы, предшествовавшие Первой мировой, хотелось бы дистанцироваться от популярных одно время (особенно в 20-е — 30-е гг.) утверждений о том, что именно на Германии лежит главная вина в развязывании войны. Во-первых, вопрос о виновниках случившегося в 1914 г. сейчас, к счастью, практически снят с повестки дня исторических исследований и дискуссий — в том смысле, что серьезные историки более не стремятся расставить страны «по ранжиру», от главных виновников до невинных жертв.