Последовал логичный вопрос:
«Почему в коридоре?»
И второй логичный вопрос — уже мне: «А папа где?» Я сказала.
Подчеркнув, что сердце у него давно барахлило.
Она заплакала. Попробовала говорить. Сказала, что провела последний месяц в Тайбэе, поскольку самолет, на котором она летела в Токио, совершил там вынужденную посадку.
«Как папа?» — прошептала она, когда я подошла к ней вечером.
Я ей снова сказала.
«Но сейчас ему лучше?» Она осознала факт смерти, но не поняла его необратимости. Из-за меня. Я тоже не понимала.
IV
Давайте все-таки по порядку.
А то еще подумаете, что у меня каша в голове.
Хотя каши нет — я даже кроссворды решаю. По утрам, когда особенно трудно бороться с жалостью к себе.
Неужели я ее так и не изживу?!
Так и не пойму, что это произошло с ним?
Так и буду считать, что это произошло со мной?
Первое, на что падает взгляд в кроссворде: «Плоть от плоти, но без матери».
Отгадываю мгновенно, повышаю самооценку: «сирота».
Нет.
Должно быть четыре буквы.
Больше даже не пытаюсь, заглядываю в ответ. «Клон». Плоть от плоти, но без матери — клон? Это с миром что-то не так или со мной?
По порядку. По дням.
В четверг, 23 марта, мы хороним прах Джона. В субботу, 25-го, Кинтана с мужем улетают в Малибу. Я была «за». Даже настаивала.
Когда она сказала, что не знает, достаточно ли окрепла, разразилась целым монологом о целебности тихоокеанского воздуха.
Так хотелось, чтобы ее лицо и волосы вновь пропитались солнцем Малибу.
Чтобы она снова стала ребенком.
Накануне мы говорили по телефону. Она нервничала. Как всегда, когда куда-нибудь уезжала.
Спросила: «Думаешь, Калифорния мне на пользу?»
Я сказала, что да. Несомненно. Уже видела ее бредущей по пляжу.
Склоны гор, усеянные дикой горчицей.
Они вышли из самолета.
Получили свой единственный чемодан.
Вышли из здания аэропорта: муж — чуть впереди, Кинтана — следом. Он что-то почувствовал, обернулся, но не успел ее подхватить. Она рухнула на тротуар навзничь.
«Смещение срединных структур». «Обширное артериальное кровотечение». «Нулевая свертываемость». Это лишь немногое из того, что я услышала от нейрохирургов, когда попала в Лос-Анджелес. Она была в коме. Половина головы прошита стальными скобами. Из-под скоб все еще сочилась кровь.
V
Я не разрешаю себе думать о прошлом. Если думать о прошлом, сравнивая его с настоящим, хочется перестать жить. А это недопустимо: я еще ей нужна.
«Когда ты уезжаешь?» — спрашивает она в калифорнийской больнице, придя наконец в себя.
Я говорю, что никогда, что уедем мы только вместе. Я не говорю, что если не дам ей умереть, то Джон вернется. Сегодня утром, приехав в больницу, не могу найти свободного места на четвертой стоянке. Четвертая стоянка под открытым небом, а не в гараже. Четвертая стоянка не прихоть, а неотъемлемая часть заведенного мною ритуала. Я паркуюсь у живой изгороди, кладу пропуск на приборную панель, закрываю машину и иду по газону к главному входу. Пока иду — собираю волю в кулак. Вхожу собранной. С ощущением, что все контролирую. Но сегодня на четвертой стоянке нет свободного места, и я теряюсь. Сижу в машине, жду, пока кто-нибудь отъедет, и понимаю, что не контролирую ничего. Абсолютно бессильна перед ее болезнью.