Джон вставил описание торнадо в свой последний роман. Я вычитывала его гранки в больнице у Кинтаны через шесть недель после смерти Джона. В абзаце про торнадо было пропущено слово. Случайно или намеренно? Сначала решила вставить, но побоялась. Если вставлю, а Джон его не хотел, он не вернется. В тот день на краю взлетно-посадочной полосы понимаю: я больше его не жду. Это прошло. Кануло. Он мертв. Не вернется. Я избавилась от пут магического мышления. Но разве так ли уж неправильно было ждать его возвращения? Разве смогла бы я справиться, если бы не ждала? А теперь смогу?
Мы снова летим. Я достаю гамбургер из фирменного пакета McDonald's и разламываю его пополам. Нам с Кинтаной хватит одного на двоих. Немного пожевав, она отворачивается. Ей всего неделю как разрешили есть обычную пищу, больше не может. Трубку, через которую ее кормили во время комы, пока не вынули. Мало ли что.
— Я справлюсь? — спрашивает она. Я предпочитаю думать, что она имеет в виду перелет.
— Несомненно, — говорю я.
Калифорния тебе несомненно на пользу. Не я ли произнесла это пять недель назад?
Ночью, подъехав к нейрохирургическому институту, мы видим ее мужа. Он ждет у входа, спрашивает про перелет. Я рассказываю, как мы ели бигмак посреди кукурузного поля в Канзасе.
— Не бигмак, — говорит Кинтана, — а чизбургер.
VII
Как это случилось.
Ее выписали 15 июля. Продолжать реабилитацию в амбулаторном режиме.
Я смогла вернуться к работе. Взялась писать статью о предвыборной кампании и вылетела в Бостон на конвенцию Демократической партии. В день открытия, встав вместе со всеми под гимн, почувствовала, как пол поплыл из-под ног. Испугалась, что упаду. В оставшиеся дни следила за ходом конвенции по телевизору.
Поняла, что ничего не могу. Полный ноль.
Думала, что уже справилась с горем, хотя только начинала по-настоящему его осознавать.
Год спустя очередная «скорая» доставила ее в очередную реанимацию.
Ту, где констатировали смерть ее отца.
Диагноз оказался серьезнее — приступ острого панкреатита.
За которым последовал септический шок.
За которым последовали уже знакомые «Ванк». И «Зигрис».
Год назад, в Нью-Йорке, она впервые заглянула в глаза смерти. В Калифорнии пришла к ней на повторное рандеву.
Может, смерть ее пометила?
Может, после встречи с ней прежним уже не стать?
Или смерть проникает в нас, выжидает и наносит удар в ту самую минуту, когда этого меньше всего ожидаешь?
Например, после воскресного обеда. Такой ленивый день. И газета еще только наполовину прочитана.
— Не отдавай меня кикиморе, — говорила она года в три или четыре, когда просыпалась от ночного кошмара. — Если кикимора придет, я уцеп-люсь за что-нибудь и не дам себя утащить.