Сам Руди подобные мясопродукты не любил, безоговорочно отдавая предпочтение расово верному шпику.
Развернув сверток с хамоном, вдыхаю аромат вяленого мяса и кладу на язык первый тонюсенький кусочек. Мясо настолько нежное, что жевать его практически не надо. Через пару минут само рассосется, заставляя вкусовые рецепторы требовать новой порции.
Муха, мигом просекла, что без нее едят что–то страшно вкусное, да еще с таким непередаваемым ароматом. Псина перелезла через спящего немца, попутно наступив лапой на саму ценную часть арийского организма.
— Руди, хамончика пожуешь? Ыыыы.. шайзе, это, я так понимаю, нет. Ну, нет, так нет. Наше дело предложить, — скрючившемуся в позе эмбриона немцу сейчас действительно не до мяса. Когда тебе полцентнера весело пропрыгает по яйцам, актуальными становятся несколько иные ценности.
Оправляю под язык очередную пластинку мяса и выдаю Мухе остатки куска.
— Нде, лохматая, это не про тебя медведь бегемоту говорил, «таким бы хавальником, да медку хлебнуть», — Муха со всем согласна, только дайте еще кусочек.
Руди, оклемавшийся до состояния — хочу сатисфакции, зло пинает Муху под зад.
Это он зря. Мгновенно растерявшая весь пацифистский настрой псина, на всю глубину своей немаленькой пасти прихватывает немца за каблук берца.
Немец пытается пнуть собаку второй ногой. Псина дергает немца на себя. В результате бестолковка Руди опять проверят прочность бортового бронелиста. Карма у него, видимо, такая.
— Уу… останови, — под пристальным взглядом Мухи, немец вываливается наружу.
— Муха, еще по кусочку? — псина аккуратно, одними губами, берет предложенный ей кусок. — Вот как такое миролюбивое существо можно топтать фашистским сапогом? — Миролюбивое существо, не жуя, заглатывает свою порцию и толкает меня влажным носом под руку, требуя продолжения банкета.
— Муха, а ты задембелевала не рано? — псина, всем видом демонстрирует, что все путем и пора выдавать очередной кусочек. А вот борзого духа, уныло топчущегося снаружи, кормить не надо. Духам вредно много есть. Они от хорошего питания не в меру борзыми становятся, и пинаться, почем зря, начинают.
Справив насущные потребности молодого организма, а заодно заборов боль в отдавленных причиндалах, немец уселся на пассажирское сиденье. Скрипнула закрывающаяся бронедверь.
— Руди, порулить нет желания?
— Найн, я командир экипажа, а с обязанностями мехвода и унтерменш справится, — вот щегол, огрызается еще.
Унтерменш тем временем разогнал бронемашину до крейсерской полусотни километров в час и размышлял, на предмет, а не ударить ли по тормозам перед очередной дорожной колдобиной. Да так, чтоб бронемашина тормозила юзом. Чисто проверить командирской бестолковкой прочность лобовой брони.