стол, тугой солнечный поток, сидел гладко выбритый худой человек в застиранной исподней рубахе. Человек, стараясь держать руки в самом свету, продевал в иглу нить и был так сосредоточенно углублен этим занятием, что даже не повернул головы на стук двери.
Иван Васильевич кашлянул:
- Здравствуйте.
Человек перевел на него острый, прицеливающий взгляд, но, разглядев гостя, тут же вскочил, по привычке одернул рубаху, отчеканил:
- Здравия желаю, гражданин начальник!
- Вы меня знаете?
- Так точно, гражданин начальник. Вы - начальник Кандымской экспедиции. Этой весной я вас видел, вы у нас в партии были.
- Куда препровождают?
- Не могу знать, гражданин начальник. Этапируют в управление. Там, видно, скажут.
Человек стоял перед Иваном Васильевичем по всем правилам внутреннего распорядка, тянулся в струнку, ел глазами начальство с полной готовностью броситься исполнять любое вышестоящее указание, но именно это его слишком уж подчеркнутое раболепие и отличало в нем никем и ничем не убитое сознание собственной человеческой полноценности, если не сказать - превосходства. Ивану Васильевичу и раньше приходилось улавливать в общении с ним людей сходного положения эту особенность. Они смотрели на него так, будто они знали что-то такое важное и в высшей степени существенное, чего ему не дано было знать, но, занятый, как он полагал, делом огромного государственного значения, он относил все за счет обычного в их обстоятельствах комплекса, а потому лишь посмеивался про себя снисходительно.
- Садитесь, будем знакомиться. Грибанов Иван Васильевич.
Тот сел, не переменив, однако, раз взятого выражения в лице.
- Михаил Петрович Скорняков, гражданин начальник.
- Так вот, Скорняков Михаил Петрович. - Он сел напротив и в упор взглянул на Скорнякова. Тот не отвел взгляд, только прищурился как бы от света из окошка, но озорной зайчик, юрко метнувшийся к переносице, не ускользнул от него. - С топором и пилой, я думаю, вас успели познакомить...
- Оч-чень обстоятельно.
- Тем лучше. Будем мастерить плот.
- Я предлагал. Да разве с этим дуболомом договоришься?
- Курите?
- Отвык.
- Другие, наоборот, привыкают.
- Падать легче, чем идти.
- Это верно.
- Нагляделся...
- Так... Тогда не будем мешкать... Вон там, в углу, в ящике, должна быть пила, а топор я уже видел под стрехой на притолоке...
И вскоре матерая лиственница, перечеркнув острием белую высь, уже сползла с крутого, почти отвесного берега к воде. Топором Скорняков орудовал на удивление легко и споро. Несколько точных, расчетливых взмахов - пузатый комель стесан вровень со стволом, два-три удара - готов паз для венца. Глядя, с какой любовной привычностью общаются тоненькие скорняковские руки со старым и давно не точенным топором, Иван Васильевич час от часу все более проникался к своему новому знакомцу.