– Мам, привет! Это я! Тебя очень плохо слышно! Слышь, мам, я на пару дней в Одессу съезжу, очень надо! Не волнуйся, а как вернусь – сразу позвоню! Ну, пока, мам!
И повесил трубку. Если телефон прослушивают, пусть ищут его в Одессе. Глядишь, и найдут… Он зло усмехнулся, застегнул куртку и побежал ловить машину…
Женькина смерть, два трупа на Апрашке и страшное нервное напряжение последних недель словно отшвырнули Обнорского в прошлое, в ту жизнь, от которой он пытался спрятаться на мирной журналистской работе… Временами Андрею казалось, что он сходит с ума: пока он ехал на частнике до площади Победы, откуда начиналось Московское шоссе, ему пару раз померещились за окном автомобиля то ли йеменские, то ли ливийские пейзажи…
На Московском шоссе он голосовал минут сорок, пока его не подобрал какой-то молодой мужик-дальнобойщик, притормозивший свой «КамАЗ» метрах в десяти уже за Обнорским. Андрей добежал до машины, встал на ступеньку, открыл дверь:
– До Москвы возьмешь, брат?
Шофер покачал головой:
– Я до Калинина… Да садись, оттуда электричкой в златоглавую добраться можно. Или попутку поймать… Что платим?
Обнорский влез в кабину, хлопнув дверью, залез в карман и, молча вынув двести марок, протянул их водителю. Шофер, увидев деньги, только присвистнул:
– Ой-ой-ой… Ты что, миллионер?
– Нет, – качнул головой Андрей. – Какой миллионер… Журналист я… Просто у меня в Москве друг заболел, мне туда надо срочно.
– А… – трогая машину, понимающе протянул шофер. – Друг – это святое… Хороший друг-то?
– Служили вместе, – пожал плечами Серегин.
Водитель помолчал немного, потом вздохнул и вернул Андрею одну сотенную бумажку:
– Возьми… Тут и так много… Меня Толей зовут, а тебя как, журналист?
– Андрей, – улыбнулся Обнорский. – Спасибо, Толя.
Шофер попался разговорчивый, уже через пять минут он затеял разговор о волновавших его проблемах большой политики:
– Слушай, вот ты как журналист объясни мне: они что, там, наверху, совсем головой ебанулись?..
Дальше началось обсуждение проблем приватизации и хода рыночных реформ. Андрей отвечал с трудом: ему то казалось, что он весь горит, то его начинало трясти от холода.
Шофер Толя обратил внимание на его состояние часа через два. Внимательно глянув пару раз на Обнорского, он покачал головой и сказал:
– Друг, говоришь, у тебя заболел? А ты сам-то как чувствуешь себя, а, журналист?
– Херово, – честно кивнул Андрей. – Простыл, видать…
Толя матюгнулся, остановил машину, достал термос с горячим чаем, заставил Обнорского выпить какие-то таблетки. У Серегина уже не было сил отказываться, после горячего питья его потянуло в сон, и он вырубился еще до того, как «КамАЗ» снова тронулся с места…