Филип услышал, как кто-то за его спиной проговорил:
– Говорят, бедняжка проплакала ночь напролет. Зачем ей этот Бурбон, если она мечтала обвенчаться с красавцем Эдуардом Уэльским?
– Глупа, как и все женщины. Жан Бурбонский несметно богат, и на его владения никто не зарится. А принц Эдуард живет чужой милостью, и одному Господу известно, когда он нацепит свою корону, если нацепит ее вообще.
Герцог Жан шествовал по левую руку от короля. Он казался гораздо старше своей невесты и уже начинал толстеть. Его волосы были тщательно завиты и уложены так, чтобы прикрыть намечающуюся лысину. Чело жениха было омрачено – видимо, мысль о том, что ему пришлось пойти наперекор воле своего давнего друга и союзника Карла Бургундского, не давала ему покоя.
Плыл нескончаемый колокольный звон, толпа возбужденно гудела, пожирая глазами длинную процессию знати и духовенства. Парижане обожали зрелища и пользовались возможностью посудачить о каждом из проходивших мимо.
– Взгляните, вот и королева Шарлотта! Уже оправилась после родов, однако все еще бледна.
– Добрую государыню даровал нам Господь!
– А какого наследника она принесла Франции! Девять с половиной фунтов, не меньше, говорят.
Рядом с королевой вели двух нарядных девочек, ее дочерей – румяную резвушку Анну, будущую правительницу Франции, и некрасивую, чуть прихрамывающую принцессу Жанну, которой суждено было окончить свои дни в одном из монастырей.
– Глядите-ка, приехала даже Иоланта Савойская, старшая сестра Боны, и ее супруг Амедей Савойский. Но до чего же она изменилась! А ведь это была самая хорошенькая из французских принцесс. Сейчас же что кусок мяса – ни дать ни взять.
– А что это за расфуфыренный мальчонка в белом шелке? Паж этой красивой дамы в желтом?
– Да что вы, сударь! Эта дама – вдовствующая герцогиня Орлеанская, а мальчик – ее десятилетний сын. Поговаривают, от пострела уже сейчас нет проходу молоденьким горничным, но то ли будет, когда он подрастет!
Так толковали зеваки о том, кому со временем предстояло взойти на престол Франции под именем Людовика XII. В болтовне парижан равно смешивались обожание, злословие и фамильярность. Они обсуждали принцев крови и первых вельмож с той же бесцеремонностью, что и соседей по кварталу, но богатство и блеск знати вызывали в их простых душах еще и волну преклонения, ибо все эти сановные господа были существами иного порядка, от чьих прихотей и страстей зависели подчас судьбы страны и трона.
– Вон идет достойный граф де Кревкер, который представляет здесь Бургундию. Потому-то он и держится так надменно.