И с этого момента замок закрылся, словно раковина- жемчужница, и молодая женщина с радостью укрылась в его надежных стенах. После нескольких месяцев жизни, полной опасностей, она наслаждалась глубоким покоем, предложенным ей, комфортом поместья, напоминавшего ей родной дом, и особенно вниманием и любовью, которые она в нем обрела. Хозяйка дома отнюдь не была женщиной, склонной к печали, поэтому благодаря ее ровному и постоянно хорошему настроению, а также чувству юмора она стала для Элизабет столь же приятным обществом, как и госпожа де Варанвиль. К будущей матери приехала и Белина. Ее оказалось невозможным отговорить от того, чтобы она отправилась служить своей «малышке».
Они вместе провели рождественский сочельник, а потом отправились на полуночную мессу в маленькую деревенскую церковь, где к ним присоединились Роза и ее дочери. К сожалению, Александра с ними не было... Он приехал из Парижа несколькими часами раньше. Молодой человек плохо воспринял отъезд его «почти сестры-двойняшки», которую он судил с суровостью и бескомпромиссностью юности. Еще хуже он воспринял ее возвращение, и, что самое странное, королевский ореол, окружавший Элизабет, лишь вывел его из себя.
— Герцогиня Нормандская? Как удобно! И почему вы так уверены в том, что он не самозванец? — воскликнул он, когда мать попыталась вразумить его.
— Я верю слову Гийома Тремэна, в котором у нас ни разу не было оснований сомневаться, сын мой! И слову бальи де Сен-Совера. В этой истории замешано слишком много людей, которым можно доверять, так что не стоит сомневаться! Пусть даже для вас это испытание! Пусть даже это причиняет вам страдания, в чем я уверена! Неужели вы и в самом деле можете осуждать Элизабет, которую знаете лучше всех нас?
Роза говорила сурово, и Александр почувствовал, что гнев его ослабевает, так как он ощущал те внутренние страдания, которые его мать пыталась скрыть. Но он не намеревался сложить оружие.
— Осуждать ее? Нет! Но я больше не хочу ее видеть. Она ждет ребенка короля, который, возможно, никогда не наденет корону, а я плохо себе представляю, как преклоню колено и согну спирт перед той, которую до того злосчастного весеннего утра я надеялся однажды сделать своей женой. Нет, мама! Не требуйте от меня встречи с госпожой герцогиней Нормандской! Я не сумею сдержаться, и мне кажется, да простит меня Господь, что я смогу даже... да, смогу оскорбить ее! И, может быть, даже ее ударить!
— Что вы говорите, сын мой? Вы позволите себе такие крайности? Вы, чей отец погиб за наши убеждения под пулями революционеров?