Мрачные мысли Скомонда были прерваны раздавшимися со всех сторон ликующими криками: на поляну вывели коней плененных немцев. Судя по всему, конюхи чем-то опоили курсеров, ибо те были абсолютно равнодушны ко всему происходящему и видом своим напоминали уже не боевых коней, а понурых крестьянских кляч, пусть даже и хорошо кормленных. К жеребцам были привязаны их хозяева – с оружием и в полном воинском облачении. Старейшины и жрецы решили на общем совете преподнести Окопирмису жертву более знатную, нежели белая кобылица, – своих заклятых врагов.
Как рыцари ни пытались храбриться, однако ледяной ужас прочно успел поселиться в их душах. Даже буйный Адольф фон Берг притих и посматривал теперь по сторонам взглядом затравленного зверя. Ему-то первому и выпала сомнительная «честь» взойти на жертвенный костер, разведенный по случаю обретения сембами Большого Знича. Курсера Адольфа фон Берга крепко привязали к двум столбам – так, чтоб не смог даже копытом двинуть, – и обложили хворостом и дровами.
Только теперь госпитальер осознал суть данной церемонии. Он попытался разорвать путы, но тщетно. Тогда принялся умолять пруссов сохранить ему жизнь, обязуясь взамен осыпать их золотом и всевозможными милостями. Увы, сембы лишь смеялись в ответ и еще выше поднимали чаши с хмельными напитками, продолжая славить Окопирмиса. Поняв бесплодность своих увещеваний, Адольф фон Берг начал грубо, перемежая речь грязной бранью, проклинать присутствующих, обещая наслать на все прусские племена мыслимые и немыслимые кары.
Главный жрец вышел из-за стола, взял подставку со Зничем и приблизился к беснующейся жертве. Прочитав короткую молитву, он снял с подставки защитный колпак, и людям снова явилось божественное сияние. Даже Адольф фон Берг, до глубины души потрясенный диковинным зрелищем, моментально умолк. Небри тем временем поднес Знич к поленьям. Неожиданно из камня вырвался голубоватый луч и… дрова вспыхнули ярким пламенем! Сембы вновь радостно завопили, но их голоса тотчас перекрыл протяжно-трубный вой рыцаря: Адольф фон Берг кричал столь громко, что его глас, наверное, был слышен на небесах. Огонь меж тем разгорался все сильнее, и вот уже к воплям рыцаря присоединилось отчаянное ржание несчастного животного, заживо горевшего вместе с хозяином…
Скомонд, воспользовавшись короткой отлучкой криве-кривайто из-за стола, быстро и незаметно поменял местами свою чашу с чашей сидевшего рядом с ним ближайшего приспешника Небри, а когда тот вернулся, он немедленно, под предлогом присоединения ко всеобщему ликованию и под пристальным взглядом главного жреца, осушил чужую чашу до дна. Собственно, одновременно с соседом и мысленно усмехнувшись при этом. Вайделот знал, что мгновенной смерти друга и приспешника криве-кривайто не последует, ибо еще предки Небри, известные на всю округу знахари, умели создавать яды как моментального, так и длительного действия. Поэтому вряд ли Небри решился бы убить своего соперника прямо на глазах у соплеменников. Тем более великого героя, коим сембы провозгласили Скомонда за возвращение им Большого Знича и священных кобылиц. Скорее всего, яд подействует ночью: помощник Небри просто-напросто умрет от удушья. А потом можно будет списать его смерть на неумеренность в потреблении на пиру хмельного. Такое часто случалось…