Ужинский, войдя в кабинет, увидел сразу Тульского и Харламова и вздрогнул. Токарев-старший нахмурился и гаркнул Артуру и Степе:
– Выйдите! Оба!
Опера нога за ногу поплелись к выходу, ежесекундно оборачиваясь, как печальные жирафы.
Ужинский протиснулся внутрь кабинета, опасаясь приближаться к своим мучителям. Косясь на них, он нервно спросил Василия Павловича:
– Вы же говорили, что их отправят в Коми, в какой-то Печорск участковыми?
Начальник ОУРа развел руками:
– Посылали – так не берут! Послушайте… вот если бы вашу кровь убили… – вы бы хотели, чтобы кто следствие вел… следователь Знаменский? Вы подумайте, не спешите…
Уловив ушами-локаторами такой поворот разговора, Тульский и Харламов приостановились в дверях и подперли собой косяк – один справа, другой слева. Ужинский несколько раз нервно вздохнул, оглянулся на Артура и Степу (оба сразу надели на рожи пионерское выражение) и, наконец, не выдержав пристального взгляда Василия Павловича, признал:
– Наверное, вы правы… Но ведь они меня не били, а пытали…
– Не! Пытают по-другому, – не согласился Боцман, жуя кусок черного хлеба. – Я вот как-то у отца спросил: «Батя, ведь били же в своем СМЕРШе?» А он: «Что за глупость! Где ты такого начитался? Ну… был случай… привели как-то одного… Ну, фашистская рожа! Питер бомбил, летал штурманом, а – русский сам. Так потом капитан Дрогов кричит, мол, вы бы стенку известкой спрыснули – все ж в крови!» Вот. Тогда – били… А сейчас…
– Хорош! – стукнул ладонью по столу Токарев-старший. – Ужинский, вы же сами понимаете, как важно и нам, и вам, что убийца позвонил. Сейчас нужно отставить все личное в сторону и задержать его. Тогда – поверьте – сядет и не выйдет!
Ужинский вздохнул, но уже примирительно, и сказал тихонько, кивнув на Артура со Степой:
– С такими кадрами он до суда не дотянет…
Василий Павлович открыл было рот, но в этот момент в кабинет влетел Птица – он раньше не мог подтянуться, только-только закруглился на Литейном:
– Позвонил!!! Все!!! Моя очередь! Люблю его, как утром булку!
– Да погодите вы, святой отец! – попытался урезонить его Родин. Токарев-старший не выдержал и взорвался от этого галдежа, жахнув кулаком по столу:
– Шабаш! Тихо! У нас тут прям как в банде батьки Кикотя! Все! Говорю я – остальные выполняют!
Договорились жестко: Ужинский не выходит из дому, всю сумму держит у себя. От него убийца потребовал 20 тысяч долларов, но потом быстро и с хохотком упал на 5 тысяч зеленых и 20 штук в рублях. И с этих цифр не двигался уже никуда. А для 1990 года, когда хождение валюты еще не было свободным, – сумма получалась почти запредельной… Ужинский должен был, по уговору, выйти из квартиры и передать деньги на лестничной клетке. Номера собранных купюр, конечно, переписали на всякий случай, хотя их и не собирались передавать. Решили не рисковать и брать наглеца на входе в парадную. Тем более что парадная глухая, то есть – один вход, окон во двор нет и лаза на чердак – тоже. Если вошел в парадную – то в ней и остался, чудес ведь не бывает… Однако, на всякий случай, в квартиру Ужинскому решили посадить Тульского, Токарева-младшего и для особой бронебойности еще и Птицу. Со стороны улицы прорваться или уйти уроду будет невозможно – напротив чебуречная, там Боцман как засядет за лавашем…