Я зашла в дом Мэри, отыскала нужную квартиру и тихо постучала. Вскоре послышались шаги, щелкнул замок.
– Анна! – воскликнула Мэри. – Ты приехала!
Я обняла старую подругу со слезами на глазах.
– Ущипни меня. Сама не верю, что я здесь.
– Ты, должно быть, устала.
Я глубоко вздохнула.
– Мэри, скажи мне, как Уэстри? Ты его видела? Он…
Мэри опустила взгляд.
– Я не была в больнице несколько дней, – тихо ответила она. – Но, Анна, ранения серьезные. Он буквально изрешечен пулями.
У меня перехватило дыхание.
– Я не могу потерять его, Мэри.
Старая подруга заключила меня в объятия.
– Пойдем, тебе надо отдохнуть. Прибереги слезы на завтра.
Я последовала за Мэри. Она включила две лампы и усадила меня на диван с золотой отделкой.
– Красивый дом, – пробормотала я, продолжая думать о Уэстри.
Мэри пожала плечами. Она смотрелась здесь как-то неуместно, словно школьница в вечернем наряде матери.
– Я тут долго не пробуду, – сказала она, не вдаваясь в детали. – Хочешь сэндвич? Круассан?
Я глянула на ее левую руку. На безымянном пальце не было кольца. Я инстинктивно прикрыла правой рукой свое бриллиантовое кольцо, вспомнив, как спрятала его на острове.
– Нет, спасибо.
Мэри очень изменилась. Но чем? Все те же рыжеватые волосы, та же прическа. Та же улыбка, те же неровные зубы. Но глаза… Да, изменились глаза. Они стали грустными, и мне не терпелось узнать причину этой глубокой грусти.
– А что Эдвард? – Имя эхом прозвучало в ночном воздухе, и я в ту же секунду пожалела о сказанном.
– Эдварда нет, – безучастно промолвила она, глядя в окно на сверкающие огни Парижа и Сену вдалеке. – Больше нет. Послушай, мне не хочется об этом говорить, если ты не против.
Я быстро кивнула:
– Представить не могу, что тебе пришлось пережить во время оккупации.
Мэри провела рукой по волосам.
– Просто ужас, Анна. Мне повезло, что я, американка, все еще здесь. Во многом помог французский, я учила его в колледже. Документы, которые Эдвард… – Она запнулась, словно упоминание его имени ее ранило. – Он сделал все необходимые бумаги. Удивительно, что меня не схватили, ведь я участвовала в Сопротивлении.
– Мэри, как страшно… Ты такая храбрая.
– Нацисты проводили чистки. Стоило что-то не так сказать или сделать, тебя сразу отправляли на допрос. Выселяли бедные еврейские семьи. – Она остановилась, указывая на дверь: – В этом доме жили три семьи. В соседней квартире – четыре человека. Мы пытались их спасти, но опоздали. Не знаю, вернутся ли они когда-нибудь…
– Ах, Мэри…
Она встряхнула головой, словно отгоняя воспоминания – возможно, слишком болезненные, – и достала носовой платок.