— Ах, сволочь…
Андрей Дергач стрелял в него длинными очередями. Поняли опасность и другие десантники. Пули перебили руку, хлестали по добротной шинели, перетянутой портупеей. Унтер не сумел выпустить сигнальную ракету и остался лежать возле мотоцикла. Окровавленные пальцы продолжали сжимать рукоятку ракетницы.
Расстояние от поста до «штуги» составляло около километра. Обе самоходки ударили из своих гаубиц одновременно, с короткой остановки. Столбы взметнувшейся земли и дыма закрыли приземистую немецкую машину.
Когда дым осел, увидели, что «штуга» стоит на месте, хотя и не стреляет. На всякий случай добавили еще два фугаса, выпустили несколько бронебойных снарядов обе «тридцатьчетверки». Немецкая самоходка завалилась набок, из развороченной рубки шел дым. Снарядов на нее не пожалели.
— Вперед! — дал команду Ерофеев.
Грузовик был уже не нужен, но продолжал ехать впереди, обладая большей скоростью, чем танки и «зверобои». Вспомнил ли кто в эти минуты слова пленного, что дорогу прикрывают два штурмовых орудия?
Вряд ли. Слишком стремительно развивались события. Небольшая колонна набирала скорость. «Опель» шел впереди, чуть отставали «тридцатьчетверки» и заметно отстали обе тяжелые самоходки.
— Уменьшить скорость! — кричал в рацию Ерофеев, снова собирая машины в один кулак.
Но какие-то минуты были упущены. Вторая «штуга», хорошо замаскированная, приземистая, почти незаметная в кустарнике, выстрелила в «тридцатьчетверку», идущую следом за грузовиком.
Кумулятивный снаряд, выпущенный с расстояния трехсот метров, пробил боковую броню танка пониже башни. Выстрел был точный. С хорошей оптикой на таком расстоянии не промахнешься. Мгновенная вспышка внутри «тридцатьчетверки» превратилась в клубок огня, который сжигал тела экипажа, воспламенял промасленное тряпье и раскалял снаряды, готовые сдетонировать.
Успел выскочить механик-водитель. Потянул за руку стрелка-радиста, который за что-то зацепился. Пламя выбилось острым скрученным языком, прожигая радиста. Но механик, мелкий ростом, жилистый, продолжал упрямо вытаскивать товарища. Они воевали вместе полгода, и механик не мог оставить его.
В раскалившихся снарядных гильзах вспыхнул порох, разрывая их оболочку и превращая пламя в ослепительный огненный сноп. Механик все же выдернул товарища, который горел, как факел, от сапог и до спины.
Он сорвал с себя куртку, намереваясь сбить пламя, но обезумевший от боли стрелок-радист оттолкнул его, вскочил и куда-то побежал. Болевой шок лишил радиста возможности осознавать, что с ним происходит. Он из последних сил пытался убежать из огня, который сжигал его заживо. Сил хватило на десяток шагов, и он свалился на траву, которая тоже вспыхнула.