На склоне остались три горящих «тридцатьчетверки». Самоходки вели огонь, понимая, что только их тяжелые снаряды дадут возможность отойти уцелевшим танкам и пехоте.
Немецкий лейтенант сбежал по протоке вниз. Он сбросил каску, куртку и встал у края обрыва, светловолосый, спортивно сложенный, в ладно подогнанном кителе с серебристыми новенькими погонами. В него стреляли, но пули пролетали мимо. Лейтенант презирал в эти минуты смерть и, вскинув на плечо фаустпатрон, целился в ближайшую к нему массивную русскую самоходку.
Его отец был простым жестянщиком, не знавшим в жизни ничего, кроме своего подвала — мастерской, наполненной вонью канифоли, ржавыми кастрюлями и прохудившимися ведрами.
Его сын не хотел такой жизни и, закончив с отличием военное училище, удостоился личной встречи с фюрером, который благословил молодого офицера на бой с врагами Германии. Сейчас он стоял так высоко, как ни один из обитателей их рабочего предместья.
Задержав дыхание, лейтенант нажал на спуск. Звук выстрела превратился в оглушительный грохот. Наверное, это взорвалась русская самоходка. И одновременно резкая боль согнула красавца-лейтенанта пополам.
В замутненных смертельной раной глазах метались блики, он видел горящую самоходку и одновременно зажимал ладонью живот, в котором толчками отдавалась боль.
Один из бойцов-десантников передернул затвор карабина, собираясь добить немца, пытавшегося поджечь самоходку. Со смертью нельзя играть. Лейтенант был слишком самоуверен, упоен собственным бесстрашием. Пуля, выпущенная русским солдатом, пробила ему низ живота.
Спасать лейтенанта было некому. Его отделение угодило под огонь пулеметов, мертвые тела остались в русле высохшего ручья.
Он промахнулся, когда целился в «зверобой», и принял горящую траву за подбитую русскую машину.
Самоходка, избежавшая попадания фаустпатрона, продолжала стрелять, медленно отступая. На ней сосредоточили огонь сразу несколько пушек, и один из кумулятивных снарядов пробил броню. Из горящей машины успели выскочить лишь два человека.
Капитан Тырсин, опытный стрелок, скрипя зубами от злости, снес фугасом противотанковую пушку вместе с каменистым гребнем, за которым она пряталась. Взрыв раскидал артиллерийский расчет. Кто-то остался лежать неподалеку от развороченной «гадюки», кто-то уползал с перебитыми ногами. Достать бетонный дот капитан не мог, его закрывала вершина холма.
Зато машина Петра Тырсина получила одно и второе попадание, задымил двигатель. Уходя от новых снарядов, быстро спустились вниз, где в укрытии стояли уцелевшие танки и самоходки.