А пока она правдами и неправдами вынудила Гвинет показаться гинекологу. Если предложат операцию, соглашайся, говорит Хлоя. Освободись, избавься, вырежь. Почувствуешь себя человеком, не просто женщиной, и, возможно, воспрянешь духом, распрямишься, а то совсем поникла, жалко смотреть.
— Рак, — говорит врач, осмотрев Гвинет, и, заметьте, рак уже повсюду, что ни тронь.
— В мое время, — говорит Марион, приятельница Гвинет и хозяйка кондитерской, — эту болезнь вслух не называли, и правильно делали. Назовешь — и накличешь.
Дети улеглись спать. Но спит один Кевин. Едва только Кевинова голова коснется подушки, как прожитый день уже бесследно вытравлен из сознания сном, словно целым озером воды плеснули на горящую свечку. Остальные не спят. Стэноп изучает сводки о ходе состязаний на первенство страны по футболу, тая мечту стать победителем в Клубе знатоков и тем произвести впечатление на свою мамочку. Кестрел с широко открытыми глазами лежит в темноте, напрягая и расслабляя икры — тренируется для победной игры в травяной хоккей. Имоджин, развитая не по годам, читает Библию, как читала когда-то ее мать.
«И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни…»
Не пришли. Хотя бы это удалось Хлое.
Иниго ждет полуночного ужина. В восемнадцать лет жизнь его обрела соразмерность. Выдержкой и достоинством Иниго может потягаться с седым стариком. В шестнадцать он необузданно предавался сексу, осаждаемый и ублажаемый табунами потерянных девочек тринадцати — пятнадцати лет, которые бились в истерике на уроках, хлопались без сил на спортплощадке, оглушенные снотворными, стимуляторами, марихуаной и ЛСД, и хватались за секс как за соломинку в море родительских страхов и тревог. Теперь, года два спустя, девочки остепенились. Зубрят перед экзаменами, чистят туфли, не подводят глаза — только что не вернули себе потерянную невинность, а на вечеринках не просто перестали отключаться, воспаряя в иные миры, но не прочь были бы танцевать вальс и фокстрот, да не умеют.
Иниго намерен заняться политикой и совершить социалистическую революцию, что столь очевидно не удалось сделать его родителям. Его кумиры — Кропоткин и Энгельс. Маркса и Ленина он считает людьми несерьезными, а увлечение ими скоропреходящей модой. Мао Цзэдуна — поэтом, и не более того. Хотя бы это удалось Хлое.
Boeuf-en-daube готов. Рис откинут на дуршлаг, салат перемешан. Франсуаза накрыла стол и украсила его весенним букетом. Нарвала крокусов. Хлое не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь рвал крокусы. Она думала, эти цветочки неотделимы от земли, в которой растут, но, выходит, ошибалась.