Все верно. Ликоки продали «Розу и корону» на корню крупной корпорации, владеющей сетью гостиниц. А почему бы и нет, собственно? У Ликоков так было задумано давным-давно, а теперь ему шестьдесят, ей пятьдесят пять, Гвинет следовало это предвидеть. Да, они не посвятили ее в свои планы — а разве они обязаны? Кто такая Гвинет? Прислуга.
Так пытается убедить себя Гвинет — так же она прежде пыталась убедить себя, что Хлоя взрослая и не обязана приглашать ее на свадьбу. И, повторяя это без конца, убеждает себя, и, когда возвращаются из поездки Ликоки, Гвинет встречает их улыбкой, а через месяц, когда они отбывают в Уэльс, вручив ей на прощанье в подарок абажур, она машет им вслед рукой и обещает писать, и лишь неделю спустя, когда новые хозяева ставят на ее место молоденькую работницу одной из своих гостиниц, а Гвинет выбрасывают на улицу, она дивится вскользь, как же это Ликоки не позаботились закрепить место за ней. Двадцать лет служила им верой и правдой!
Гвинет сидит у себя в домике, размышляет ни о чем, а когда по прошествии немалого времени к ней опять приезжает Хлоя, жалуется ей на боли в животе; Хлоя уговаривает ее показаться врачу, но она упирается.
— Это от непривычной еды, — говорит она, — ничего страшного. Ты не беспокойся, Хлоя, мне тут хорошо живется — и кто только не забегает меня навестить! А какую милую открытку я получила от Ликоков — они купили домик на Мальте.
— Нелюди поганые, — говорит Хлоя.
— Не надо, что ты, — говорит Гвинет. — Они всегда так хорошо обращались со мной.
— Эксплуатировали в хвост и в гриву, — кричит Хлоя. — Обводили вокруг пальца, глумились над тобой, а ты напрашивалась на это. Всю жизнь ты ковриком стлалась людям под ноги. Неужели ты не способна возмутиться? Возненавидеть их? Где твоя гордость?
Она мечет громы и молнии — мать ничего не понимает. Хлое никогда еще не было так худо. Оливер две ночи шляется где-то с Патриком. Рыщет, как блудливый кот, в поисках ночных приключений. Если я его люблю, говорит себе Хлоя, я не должна ему мешать, пусть живет, как хочет, что может быть отвратительнее ревнивой жены, — и, рассуждая так, начинает сама себе верить. Недаром она мамина дочка. Когда Оливер вернется домой, она встретит его улыбкой, подаст кофе и расскажет, с кем говорила по телефону и кого видела.
Его это бесит. Он нарочно пытается вывести ее из себя. Но ему это не удается. Даже когда надо идти к венерологу, она превозмогает гнев и дает волю только огорчению.
Оливер смиряется — сидит дома, ругает Патрика, не пьет, пишет очередной сценарий. Что это — победа или только отсрочка перед поражением? Хлоя предпочитает думать, что победа. Днем Оливер отмалчивается и глядит на нее волком, по ночам истязает ее и себя в мрачном исступлении, а она все равно улыбается, покоряясь, и если утром она вся в синяках — не беда, на то и любовь, тем она и сладка.