Хлоя. И что же?
Грейс. Ты считаешь, это я виновата?
Хлоя. Да.
Грейс. Я так и знала. Поэтому-то ты ко мне большей частью так жутко относишься. А Патрика ты не винишь?
Хлоя. Нет. Больше не виню. От мужчин невозможно требовать, чтобы они отвечали за свои поступки.
Грейс. Да, наверно. Плетутся следом за своими инстинктами, как осел за морковкой — сама не видела, но говорят, плетется. Ладно, это все быльем поросло. Я еду в больницу, побуду с Марджори. Ты приедешь?
Хлоя. А я нужна ей?
Грейс. Когда числишься в друзьях, приходится подчас и навязываться со своей дружбой.
Хлоя. Серьезно?
Грейс. Ага. Кланяйся Стэнопу, Хлоя, похитительница чужих детей.
Грейс бросает трубку. В ту же секунду опять раздается звонок. На этот раз звонит Марджори.
Марджори. Хлоя, с мамой беда.
Хлоя. Знаю, мне Грейс сказала. Как она?
Марджори. К сожалению, плохо дело. Оказалась злокачественная.
Хлоя. Погоди, что-то я не пойму. Грейс говорила, у нее инфаркт.
Марджори. Грейс непременно все напутает. Опухоль мозга, вот что. Врачи допускают, что она с ней жила не один год. Хирург спрашивал, не замечалось ли у нее в поведении отклонений от нормы. Я говорю, а что считать нормой, и он не нашелся что ответить. Короче, ей удалили, что смогли, теперь сидит в кровати с обритой головой, корявый шрам через весь висок, и выщипывает себе брови. Отклонение это или норма?
Хлоя. Это, во всяком случае, жизнь, Марджори, судя по тому, как ты описываешь. И не похоже, чтобы она страдала. Хочешь, я приеду? Грейс, по ее словам, собирается.
Марджори. Скажи пожалуйста! Неужели? Что ж, пускай. Тем более она с мамой знакома, ты тоже. Приезжай ближе к вечеру. Ненавижу больницы. Мне, знаешь, выдержки не занимать, а пахнёт на меня этими коридорами, моментально распадаюсь на части. Слова внятного ни от кого не добьешься. Причем обязательно не тому задаешь вопросы, кому следует. Спрашиваю, умрет она или нет, а они мне на это — все мы когда-нибудь умрем, и притом необходимо учитывать ее возраст. Как прикажешь понимать? Бедная мамочка. Всегда держалась таким молодцом, такие удары терпела от судьбы, но, как бы скверно все для нее ни складывалось, умела в самом худшем найти хоть крупицу хорошего.
В Хлоином представлении эта оценка совершенно не подходит Элен, но она держит свое мнение при себе. Бедная Элен, пытается она разжалобить себя, но даже через столько лет память ей преподносит лишь все то же: как пренебрежительно Элен относилась к ее социальному положению. Маленькая Хлоя, официанткина дочка! А прошло столько лет! Неужели так прочно засела у нее в душе эта обида? Выходит, да. В ней, затаенной, взлелеянной, кровной, — корни враждебного отношения Хлои к этой несчастной, полуживой, бессильной старушке, а вовсе не в том, как она всю жизнь обращалась с Марджори.