Наша восемнадцатая осень (Внуков) - страница 72

Ребята не так просто пришли к нам. Что-то они задумали. Есть у них какое-то важное дело к нам. Какое? Чего они мнутся?

Наконец Витя Денисов отводит меня за куст.

— Ларька, — говорит он, опустив глаза. — Я хотел поговорить с тобой еще позавчера, там, на горе… Да как-то не вышло… В общем, если со мной что-нибудь случится, напиши, пожалуйста, матери… А после войны зайди к ней. Она всегда тебя уважала…

Я обалдело смотрю на Голубчика. Неужели он это всерьез? Неужели наш комсорг струсил?

— Ну, чего смотришь? Чего испугался? Война есть война, — говорит он.

Я понимаю, что он прав, но все внутри сопротивляется этому. Вспоминаю слова Цыбенко: «На войне как себя чувствуешь, так и буде. Если радостно и на все тебе наплевать — значит, победа. А ежели начнешь копаться в себе, каждого выстрела боишься, каждой пуле кланяешься — дрянь дело…» Но ведь сколько я знаю Витю, он никогда не был мнительным, в школе всегда смеялся над разными глупыми приметами, которым мы верили перед экзаменами, над всеми этими пятаками, которые нужно держать в кулаке, когда вытаскиваешь билет, над узелками на носовых платках или над тем, что отвечать нужно идти только голодным. А тут…

— Так, значит, напишешь? — говорит Витя, Он расстегивает карман гимнастерки и вынимает из него сложенный вчетверо листок бумаги. — И эту записку перешлешь. Добро?

Я киваю и прячу записку в свой карман, В конце концов, это не предчувствие и не суеверие. Это предусмотрительность. Если бы вчера пулеметчик в немецком танке взял прицел чуточку ниже или снаряды пролетели на пять метров дальше… Где-то у шеи зарождается мелкая дрожь и холодком бежит вниз по лопаткам. Я не в силах ее подавить.

— Витя, а если со мной что-нибудь…

— Не беспокойся, сделаю то же самое. Но лучше бы ты написал что-нибудь.

— Нет, не хочу. Лучше без всяких записок.

Мы пожимаем друг другу руки.

Из-за гор поднимается солнце. Косы тумана, вытянувшиеся по всей долине, становятся прозрачными и быстро тают под его лучами. Ребята уходят к своим ячейкам.

Вася, подперев голову рукой, задумчиво сидит у пулемета.

После завтрака Цыбенко собрал нас у своей ячейки. Оглядел всех, медленно переводя глаза с одного на другого. Положил руки на немецкий «шмайссер», висевший у него на груди.

— Е среди вас комсомольцы?

— Все комсомольцы, — отозвался кто-то.

— Добре, — сказал он. — Так вот, хлопцы, чует мое сердце, що сегодня буде настоящий бой. Назад подаваться нельзя, иначе позор живым и мэртвым. Помните, що я усе время з вами, з вами хотел бы и войну кончать. От так. Занять оборону!..