— Тю, хозяева!.. Теи хозяева давно вже в Ардоне або у той самой Архонской. Что касаемо сада та огорода… то не пропадать же даром продукту у земле.
Я обошел низкие полутемные комнаты.
В первой, в углу, была небольшая печурка на одну конфорку. У окна стоял стол, покрытый старенькой, вытертой на углах клеенкой, и два табурета. На стене над плитой висела начатая связке лука, а на некрашеной деревянной полочке с бордюрчиком из бумажных кружев лежало несколько головок чесноку, щербатая деревянная ложка и стояла полулитровая банка, на треть наполненная серой крупной солью.
Во второй — две кровати с жиденькими ватными матрацами, коричневый сундучок, обитый полосками жести, венский гнутый стул с продавленным сиденьем, на подоконнике — тряпичная кукла, лицо у которой было неумело нарисовано химическим карандашом.
В третьей комнате стояла еще одна кровать, фанерная тумбочка и стул.
По всему было видно, что здесь жили небогатые люди, которые от зари до зари отдавали свой труд земле.
Я откинул крышку сундучка, Там ничего не было, кроме пустых аптечных флакончиков, старых школьных тетрадей с изображением дуэли Пушкина с Дантесом на обложках и кипы пожелтевших от времени газет. Все наиболее ценное хозяева, видно, успели захватить с собой. Где-то они сейчас?
В кухне загремели железом. Оказывается, в сарае ребята нашли приличный полутораведерный казан и теперь прикидывали, станет ли он на плитку. Кто-то принес старую оконную раму и щепил ее для растопки.
В хатку ворвался один из посланных за «морквой и картоплей».
— Товарищ сержант! — воскликнул он потрясение. — Выйдите на минутку, посмотрите, что я нашел!
— Що там таке?
— Да выйдите же скорее!
Мы выкатились из домика во двор.
— Там! — показал парень в заросли малиновых кустов.
Он повел нас в самый конец сада, и там, у плетня, мы наконец увидели его находку.
То был маленький, лет четырех, мальчик и рядом с ним — белая курица. Мальчик сидел на земле, а курица стояла возле него, втянув голову в плечи и полузакрыв глаза. Она была не то оглушена, не то контужена, так как не пыталась никуда убежать.
Когда мы подошли к мальчику, он поднял удивительные, ясного фиалкового цвета глаза и сказал только одно слово:
— Хлиба…
Кто-то вынул из кармана сухарь и протянул ему.
Мальчик принял сухарь в обе руки, прижал его к щеке и заплакал. А когда успокоился немного, то в первую очередь бросил несколько крошек курице. Курица склевала крошки и вновь погрузилась в оцепенение.
— Дела… — произнес Цыбенко, и впервые на его лице я увидел растерянность.
Он перебросил автомат за спину и присел перед мальчиком на корточки.