— Ну-с, посмотрим, что теперь будут делать янки, — ехидно улыбнулся заставный капитан и, закурив носогрейку, сел на «барыню» верхом.
Американцы попрежнему толпились на берегу. С бака шхуны взвилась вдруг дымовая ракета, выросла в стройную полосу, на момент застыла, словно утомленная, в высоте и беззвучно рассыпалась, растаяла в воздухе. С поспешностью, выдававшей радость, охотники бросились к баркасу, сели и быстро отвалили.
— Похоже на то, что нас до завтра не будут беспокоить, — сказал Погорелко. — Значит у нас целая ночь передышки. Это неплохо.
Охотники высадились из баркаса, и он тотчас же был поднят на боканцы. Затем на палубе началась беготня. У брашпиля на носу встали наготове люди. Шхуна поднимала якорь и ставила паруса. Мокрая цепь поползла в клюз, показались облепленные илом и водорослями лапы якоря.
Траппер опустил зрительную трубу.
— Ничего не понимаю. Ведь они уходят. Неужели Пинк все-таки сдох от моей пули? Не в его характере не доводить игру до конца.
Сукачев молчал, нахмурив недовольно лоб.
«Белый Медведь» тронулся, поспешно отлавировал от берега на середину огромной Дьийской бухты и здесь, сделав лихо поворот оверштаг, лег на другой галс. Часть парусов упала, шхуна, став теперь к берегу штирбортом, легла в дрейф.
— Ага! — сказал только Сукачев и принялся бурно сосать трубку.
В борту шхуны открылся вдруг полупортик, до сих пор искусно скрытый люком, из которого, вытянув шею, выглянуло блещущее новенькой сталью орудие.
— Вот вам и уходят! — проворчал Македон Иваныч. — Не-ет, Пинк до конца будет играть. Но что это за чертовщину направляет он на нас?
Орудие скучающе медленно повернуло тонкое свое горло и уставилось на факторию черным, холодно внимательным глазом. Ослепительно желтое в сгущавшихся уже сумерках пламя сверкнуло у борта шхуны, осветив ее всю до последнего шкота феерически ярким светом. Звук выстрела, неожиданно мягкий и глухой, упал плавно на бухту и на снежную равнину. А затем послышался сверлящий приближающийся свист и новый грохот где-то рядом, на дворе фактории. Снаряд разорвался внутри пустого мехового склада, разбросав крышу до стропил, но, к счастью, не зажег высушенного морозом дерева.
— Та-ак, — протянул Сукачев, поспешно выколачивая о каблук трубку. — Чувствуете армстронговскую работу? Нарезы, продолговатый снаряд и все такое прочее. Хороша штука, нашей «барыне» не родня. Но заметьте, Пинк все козыри в игру пустил. Если узнают, что у него на борту армстронговское орудие, — ему не поздоровится. Но он идет и на риск.
Погорелко не ответил. Он думая о другом, об Аленушке. Что она делает в эту минуту? Конечно стоит на палубе «Белого Медведя» и, стиснув поручни, смотрит сюда, на факторию. Но что испытывает она? Жалость ли к нему, сожаление ли о своем поступке или просто радость, злобную радость?..