Увлеченные беседой, мы не заметили, как стемнело.
— Мы переночуем на ферме у приятеля моего отца, — сказал Джон. — Старичок приветливый, хотя немножко и ворчун.
«Ку-ку! Ку-ку!..» — раздалось невдалеке от нас.
— Что за история! — удивился я. — В первый раз слышу, чтобы кукушка куковала ночью.
— Это не кукушка. Сова такая. Кукушка наша — птичка дневная, нарядная… с фазаньим хвостом.
Вдали блеснул огонек.
— Странно, — соображал Джон. — Наши колонисты встают и ложатся с солнышком. Чем это занят так поздно старик?
Мы застали хозяина за налаживанием капкана в курятнике.
— Хорек ко мне в курятник прошлой ночью забрался, — пояснил он. — Хорошо, я услыхал. Одну только курицу успел задушить! Сегодня опять пожалует. Ну, да жив не уйдет… Вот, своей дряни всякой хоть отбавляй, — продолжал он ворчать, — а тут еще этих кроликов проклятых из Европы привезти догадались. Размножились тут, окаянные, на свободе-то. Отбою нет. Все жрут — посевы, траву, овощи. Прямо наказание божеское. И никак не переведешь: и бьем, и давим, и травим, а их все сила несметная — потому плодущие.
— Вот вам, Джон, — сказал я, — любопытнейший пример нарушения равновесия в борьбе за существование. Кролик — беззащитное существо, а врагов у него множество. И вот, чтобы не исчез кроличий род, природа наградила его необычайной плодовитостью. В этом выразилось приспособление его к среде Но среда меняется. Кролик перевозится в Австралию, где врагов у него почти нет — разве только удав да динго, — а пищи вволю. И вот в Европе кролик — жертва человека, а в Австралии человека можно назвать жертвой кролика. В Европе кролик исчезает, разводится искусственно, здесь же он дичает и делается бичом человека.
Когда мы ложились спать, я обратился к хозяину с просьбой, разбудить нас завтра с восходом солнца.
— Не беспокойтесь, не проспите — будильник разбудит.
— Какой будильник? Где же он? — оглядывался я по сторонам.
— Часов ищете? Не ищите — нет их у нас. У нас свой будильник… живой.
И хозяин перемигнулся с Джоном. Мой друг лукаво усмехнулся.
— В чем дело, Джон? — заинтересовался я.
— Сами увидите, то-есть услышите, — и Джон завернулся в одеяло.
Наутро я вскочил как ошпаренный, не понимая спросонок, где я и что со мною. Чей-то дьявольский хохот врывался в открытое окно из соседней рощи и наполнял комнату. Первые лучи солнца золотили стену.
На земле валялась загнанная лошадь, а вокруг нее гордо расхаживал эму.
— Что, хорош будильничек? — улыбался Джон. — Здесь эту птичку не даром называют «часами колонистов». С ее хохотом начинают работать, с ее же хохотом и кончают. Может быть хотите познакомиться?