Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века (Вяземская) - страница 130

Пожалуй, лучше было бы, случись эта безобразная сцена в стенках Топкапы, а так – ее свидетелем стала чуть ли не половина жителей Стамбула.

На Диване, специально испросив у мужа позволения присутствовать, Хюррем настояла на том, чтобы была создана специальная комиссия по расследованию смерти шехзаде Мустафы.

Комиссия показала, что смерть его наступила в результате несчастного случая: конь был абсолютно здоровым, подпруга – целой.

Но, конечно, не обошлось без разговоров и в этом случае.

«Рыжая ведьма убрала последнее препятствие со своей дороги! Теперь на трон уж точно сядет ее сын!»

«Конечно, ничего не нашли! А с чего лошадь вдруг понесла? Ее кто-то специально испугал!»

«Я точно знаю: рыжая султанша – ведьма! Она лепит из воска фигурки, хотя пророк и запретил! А потом – р-раз! – иголку в ногу лошадке! Лошадка и понесла!»

«Да нет! Она не в лошадь, она в фигурку самого Мустафы воткнула! Во-о-от такенную иглу! Вот он сразу и умер. А потом, чтобы следы преступления скрыть, коня напугали. Он и понес. Кто теперь докажет, был ли шехзаде при этом живой или мертвый?»

Были и такие, которые пытались защитить ее:

«Да вы что! Она просто от горя тронулась! Один сынок умер, второй, говорят, калекой на всю жизнь станет! Вот и надо было же ей на ком-то свое горе выместить! Потому и подкупила верных людей, чтобы они коня султанского старшего сына кольнули. А как кольнули – он и понес! Я знаю, у меня отец конями торговал, там есть такое место, особо чувствительное…»

От такой «защиты» было еще более тошно, чем от нападок. Люди не любили ее просто так. Потому, что иноземка. Потому, что не родилась мусульманкой. Потому, что султан распустил гарем, лишив их тем самым возможности продать туда своих дочерей. То, что уменьшились налоги, потому что на содержание гарема не требовались теперь деньги – разве об этом кто-то помнил?

Хюррем в очередной раз удивилась самой себе. Уже за столько лет пора бы привыкнуть и не обращать внимания. Она и не обращает – но почему-то порой бывает обидно.

Ей и так плохо – ведь она была по-настоящему привязана к Мустафе! А тут еще – эти разговоры…

Она продолжала принимать послов. Для всех она оставалась все той же Роксоланой: женщиной блестящего ума, которая, вне зависимости от ситуации, всегда могла сохранить здравость суждений и хорошее настроение.

В эти дни Хюррем стала поистине стержнем для семьи. Сулейман, очень тяжко перенесший гибель двоих сыновей и увечье третьего, не скоро смог вернуть себе душевное равновесие.

А сама Хюррем могла расслабиться только наедине с собой. Закрывалась на ночь в своей комнате и выла, сжимая кулаки так, что даже наутро на ладонях оставались следы от ногтей.