– А на самом деле – ничего подобного! Все знали, что это из-за браслета!
– Смотрите, а ведь это не одежда! Ожерелье было завернуто в шаль!
– Интересно, что это означает?
Анастасия уже давно сидела на своей кровати, зажимая руками уши, а девушки все продолжали обсуждение.
Но одна фраза, несмотря на то, что она старалась не слушать и не слышать, до ее ушей все же долетела.
– Изумруд укрепляет целомудрие. А ведь все знают, что султан скоро едет на войну…
Концовка фразы утонула в хохоте – здесь, в гареме, «для укрепления целомудрия» имелось куда более действенное средство, чем драгоценные камни: угроза быть зашитой в мешок вместе с камнями и выброшенной в Босфор.
Но об этом Анастасия даже не подумала. В уши билось одно и то же слово: «война». А вернется ли с войны он, тот самый, подаривший это ожерелье и так жизнерадостно хохотавший сегодня над ее попытками огрызаться? Человек с совершенно чуждым ей менталитетом, человек, с которым ее на самом-то деле разделяет пропасть. Человек с веселым смехом и грустными глазами.
Тянулись один за другим долгие дни. За ее спиной перешептывались – она не слышала и не видела. Воспользовалась «прощальным подарком» султана – правом посещать библиотеку, и была удивлена. До сих пор почему-то думала, что ничего, кроме Корана и его многочисленных толкований, тут не встретит.
Изучала турецкий и персидский; Сулейман, по слухам, хорошо знал арабский, сербский, но, как говорится, «нельзя объять необъятное».
Кто-то из девушек хвалился тем, что отправил Сулейману письмо. Одна заплатила килерджи-уста – старуха, отвечающая за «кладовые», выполнявшая, можно сказать, роль экономки, была грамотной и – о, счастье! – падкой на украшения. Правда, девушке эта услуга обошлась в серьги с гранатом и такой же перстень, но она была уверена, что, получив письмо, султан не забудет, от кого оно пришло, а стало быть, ее ждет новая ночь любви и, соответственно, новые подарки.
За другую написал письмо один из евнухнов. Чем расплатилась она – об этом ходили разные сплетни, одна нелепее другой. На его месте Анастасия бы рассердилась, а этот – ходил улыбчивый, довольный. Может, ему хватало этого суррогата счастья, сплетен о том, что он еще способен хоть каким-то образом испытать плотское удовольствие. Впрочем, может, и способен был, этот вопрос Анастасию как-то не интересовал.
Сплетни ей приносила Гюлесен. Сама писем Сулейману не писала – ей после порки не полагалось, зато она всегда знала, кто именно отправил письмо и что в нем было написано.
И каждый раз, рассказывая очередную сплетню, венецианка интересовалась: