– Она была твоей… Она с тобой… Ты с ней… спал… вернее, не спал…
Он удивленно отстранил ее от себя:
– В таком случае она не может быть выдана замуж. Так заведено.
– Так отмени эту традицию. Ведь ты можешь!
– А почему ты так беспокоишься о ней?
– Она моя подруга. Единственная. И она очень молода. Она может еще стать матерью. Ведь для женщины это так важно!
– Есть традиции. И их нужно соблюдать. Ведь государство стоит на устоях, традициях. Это основа власти.
– Она… Она такая добрая! Ты не понимаешь… Я… я думала, что меня отравят. А она сказала, что готова пробовать всю пищу, которую мне будут приносить. Понимаешь?
– Отравить? – Он крепко сжал ладонями ее руки и прижал к своей груди. – Пока я жив, с тобой ничего не случится. Клянусь!
– Ты обещал – любое мое желание. – Она упрямо сжала губы. – Найди для Гюлесен мужа. Только хорошего.
– Хочешь, я выдам ее замуж за Ибрагима?
Ха, за Ибрагима! Разве из него может получиться хороший муж? Выдать Гюлесен за него означало бы сделать ей дурной подарок. Хотя – венецианка наверняка была бы счастлива просто оттого, что у нее есть муж, детки…
– Ибрагиму лучше жениться на османке, – твердо сказала она. – Ведь он грек, ему и так многие не могут простить его иностранного происхождения. Выдай ее за кого-нибудь другого. Но то, что Ибрагима нужно женить, – это хорошая мысль.
Сулейман снова погладил ее по голове.
– Ибрагима мы тоже обязательно женим. Но сперва я бы хотел сыграть другую свадьбу. Нашу с тобой.
Она остолбенела. Знала, что Роксолану султан тоже официально взял в жены, но это случилось много лет спустя после ее появления во дворце, кажется, они с султаном уже лет пятнадцать на тот момент вместе прожили. Да и произошло это после смерти валиде: при жизни властной и могущественной матери Сулейман – тот, «исторический», – просто побоялся.
И хотя ее согласия никто не спрашивал, она снова уткнулась носом в золотое шитье и пробормотала:
– Я согласна.
– Почему ты такая расстроенная? – интересовалась заехавшая «в гости» Гюлесен. Именно в гости, хотя, кажется, больше ни у одной султанской жены не было возможности «водить дружбу» с кем-то вне гарема. А может, и была, ее саму этот вопрос не так-то сильно и интересовал. – Повелитель впускает в свои покои других женщин?
Боже, как романтично и завуалированно: «впускает в свои покои»!
– Попробовал бы он только! – Хюррем хмыкнула.
Гюлесен с интересом уставилась на подругу, не забыв, между тем, запихнуть в рот кусок истекающей медом лепешки.
– Что, на самом деле за все это время – ни разу?! Только ты – и все?!