«С начавшейся 30 сентября 1942 года операцией все связывали большие надежды, но предательство, хитроумная дезинформация англичан — эти карты с якобы заминированными участками и врытыми в песок танками — вынудили Африканский корпус слишком рано повернуть на север. А там он нарвался на прекрасно оборудованную и укрепленную линию обороны в районе Алам Альфа.
Сразу же после начала наступления наш командующий дивизией генерал фон Бисмарк наехал на своем вездеходе на мину и погиб. Нас проводили через минные поля, но настоящего продвижения вперед не было, а ввязываться в бои было нам крайне невыгодно. Нас обстреливали из пулеметов, не забывала нас угостить огнем и артиллерия, а однажды ночью нас забросали осветительными ракетами — стало светло, как днем. В общем, за ту ночь мы не продвинулись ни на метр.
Потом рассвело. Ни о каком наступлении и говорить не приходилось — артогонь неприятеля не стихал. Мы, лежа в ложбинке между барханами, мечтали, когда же, наконец, наступит вечер и с ним желанная тьма.
Обойти позиции у Эль-Аламейна не было возможности. Войска пришлось повернуть на север раньше, чем предполагалось, и мы были вынуждены штурмовать цепь холмов Алам Альфа. И нас тоже бросили в бой, как обычных пехотинцев, но прорыва не получилось. Те, кто выжил в этих боях, счастливчики, было полным-полно трупов и раненых. Не было никакой возможности проскользнуть через эту огневую завесу. Налетевшая внезапно песчаная буря тоже не облегчила положения, но, по крайней мере, хотя бы британской авиации не было. Войска замерли. Бензин был на исходе, а ни на какой подвоз и рассчитывать было нечего.
Вечером 1 сентября Роммель принял решение прекратить бои и отойти на прежние позиции. Это был настоящий ад. Мы пробирались ночью по пустыне, как вновь появились британские бомбардировщики. Бомбы сыпались на нас беспрерывно. Мы находились всего в 80 километрах от Каира. Выскочив из машин, мы стали разбегаться. Но это было бессмысленно. Лежа на песке, мы с ужасом ждали прямого попадания. Воздух звенел от осколков. Часть машин британцы подожгли, и они ярко пылали, усугубляя весь нереальный ужас этой сцены разгрома. В небо клубами поднимался черный дым.
Были потери. Погиб один из наших товарищей, Герберт, который прибыл к нам всего за две недели до этого. И в самом первом бою в него попал смертельно ранивший его осколок. Среди нас, солдат, бытовала поговорка: если за первый месяц с тобой ничего не случится, доживешь до ста лет.
Гибель нашего товарища опечалила нас, но и обозлила. Мы кипели яростью отмщения. Наш гнев был еще сильнее потому, что в этом распроклятом песке негде было даже по-настоящему укрыться от снарядов и осколков. И наш грузовичок английские бомбы превратили в решето, но передвигаться он все же мог.