Радуйся Мери, благодатью полнющая, думала миссис О’Каллахан, надо напомнить ему назавтра про чулки, снег же пошел, Господь с трубой, а только моей вины тут нету, мистер Уайт, потому как я говорила Филомене, палочников не клади, благоговыйна ты промеженная, они картошку поедают, и благоговыен плод чрева твоего, Иесус, а ринта и проценты это еще девяносто, Святая Мэри Материя Божия, а я тут рабыня, молись за нас ныне, солнце сегодня утром рано встало, и за день нашей смерти, аминь[37].
По другую сторону лестничной площадки бодрствовал ее жилец. Спальня мистера Уайта, лучшая в Беркстауне, имела в высоту пятнадцать футов, была пропорционально широка и смотрела на северо-восток. Собственно говоря, размеры ее совпадали с размерами гостиной под ней, но, поскольку она была спальней, мебели в ней стояло поменьше. На стенах ее висело всего четыре больших картины. А именно: шестнадцатилетний ангел дает Иисусу Христу попить в саду Гефсиманском; Иисус Христос указует на Его Священное Сердце — в память о Миккиной Тетушке; Святая Тереза с ее розовой клумбой; и составная картинка, изображавшая кубок, свечу, всякие цветочки и свитки — то была память о первом причастии миссис О’Каллахан. Выполнены все они были в технике олеографии и фотогравюры. Пятая картинка, поменьше, представляла собой, надо полагать, копию греческой иконы, называемой «S. Maria de Perpetuo Succursu[38]». Шестая, совсем уж маленькая, была приделана к купели со святой водой и изображала, по всему судя, нерукотворный Спас. Имелись также три гипсовых статуи высотой в двенадцать футов — они стояли на застланном холстиной ящике из-под мыла, и представляли Пресвятую Деву, Иисуса Христа, указующего в сторону, и Святого Иосифа с лилиями. Крыша над спальней протекала всего в двух местах, а мебель ее относилась к началу двадцатого столетия. К латунному станку двойной кровати миссис О’Каллахан подвесила скапулярий, медальон в виде Священного Сердца, который был некогда приложен в Амальфи к мощам Святого Андрея, и скопившиеся за последние восемь лет веточки священной вербы. Желтоватого цвета обои были частично современными, невнятный рисунок их наводил на мысли о кенгуру, пулеметах и пьющих чай старушках. На двух стенах из трех его мутила зеленоватая плесень.
Вот в таком окружении и покоился мистер Уайт, обнимая Домовуху за шею.
Он решил, что мыло взять с собой не удастся («Мыло, — объяснил он миссис О’Каллахан, — это смесь натриевых солей С>17Н>35СООН, или С>15Н>31СООН, или С>17Н>33СООН и, по-моему, правильное слово тут — гидролиз. Поскольку у нас их все равно не будет, придется оттирать руки песком.») Мистер Уайт устал от необходимости думать о столь многих вещах сразу, но, поскольку спал он плохо, ничего другого ему не оставалось. Он усердно почесывал пальцем брюшко Домовухи и пытался подумать о чем-нибудь еще. Домовуха похрапывала. Если почесывание, бывшее ее любимой лаской, прекращалось, она просыпалась и трогала лапой кончик носа мистера Уайта.