Чувствуя, что силы его вот-вот оставят, он пересек зал. Снова зазвенели струны – очевидно, Ярослав снова велел Михалу играть. Гостемил дошел до выхода из терема. Стражи расступились, а затем один из них выступил вперед, предлагая помочь спуститься с крыльца. Гостемил хотел было отклонить предложение, но в этот момент посох треснул и сломался пополам.
– Хо, Гостемил!
Хелье – свежий, румяный, в лихо заломленной набекрень шапке, в короткой сленгкаппе поверх второслойника с константинопольским узором, подбежал к крыльцу. Гостемил был рад его видеть. Отодвинув стражника, сигтунец подставил Гостемилу плечо, и Гостемил, бросив сломанный посох, оперся на него, укрепился…
– Не сверни мне шею только, лапа медвежья, – предупредил Хелье, помогая другу спуститься. – Какого лешего ты здесь делаешь, что за светские визиты ни с того ни с сего. Эй, воины, дайте нам какие-нибудь сани, быстро!
Сани вскоре появились, запряженные бодро выглядящей лошадью, игриво хлопающей хвостом. Хелье подсадил, крякнув, Гостемила, уперся ногой в полоз, позволяя другу плавно опуститься на сидение, вскочил в сани сам, сел рядом, взялся за вожжи.
– Заедем в крог? – предложил Гостемил.
– Какой еще крог. Видел бы ты себя теперь. Тебе еще по крайней мере неделю лежать надо, а если ходить, то только по дому и по двору, глупо улыбаясь. Надо бы тебе устроить спальню в первом уровне. Как ты с лестницы спустился?
Хелье вывел сани из детинца и, круто повернув, выскочил в Думный Проулок. Придерживая топтуна, он сделал еще один поворот – который в ночь битвы Гостемил проглядел – и, проехав какими-то закоулками, вскоре вырулил на Улицу Лотильщиков.
– Что ты делал у князя? – спросил он.
– Умозаключения.
– Не понял.
– У князя я делал умозаключения.
– Ага. И до чего ж ты там, у князя, доумозаключался?
– Пора мне из Киева уезжать.
Хелье внимательно на него посмотрел. Сани качнуло.
– Эй, ты, лошадь, не буйствуй! – крикнул Хелье. – Сволочь какая … Уезжать из Киева? Зачем? Тебе мое гостеприимство не всласть?
– Твое меня устраивает. С олеговым семенем у меня разногласия, только и всего.
– Ага.
– А в первый уровень ты хочешь меня переселить, чтобы я криков по ночам не слышал за стенкой?
– Каких криков? … О, листья шуршащие…
Гостемил хмыкнул.
– Отстань, – сказал Хелье. – Она хорошая. Глупая. И милая.
– Кто такая?
– Орвокки.
– Как?
– Зовут ее Орвокки.
– Чудь?
– Да. Она меня вытащила из пекла, когда на пристани загорелось … А загорелось потому, что Орвокки в жестянках дыры делала по моей просьбе.
– А откуда она там взялась, на пристани?
– Караванщик запоздалый товар привез. И знаешь, Гостемил, из всех рабов, которых я слезно упрашивал помочь, только две девки согласились. Остальные разбежались кто куда. Я их не виню. Именно благодаря походу нашего князя чудь оказалась в караване. Одна девка погибла. А Орвокки … В общем, когда она дырявила очередную жестянку, застряла у нее пика, так она обеими своими ноженьками чудскими упиралась, выдергивала пику – тут на нее было и навалились … да … А когда грохнуло, я лежал на спине, думал – всё, кауса финита эст, вдруг чувствую – тащат меня куда-то. Потом еще сражался зачем-то … впрочем … Потом мы тебя отволакивали домой. Я побежал за лекарем, он в подвале прятался на Улице Рыжей Травы, его там скоги обхаживали. Привел, вернулся на пристань. Черных к тому времени уже оттеснили, иду, смотрю – сидит она. Слякотно, холодно, потоп, а она сидит себе, привалилась к поваленному забору. Я подошел – как живешь, спрашиваю, сносно? А Орвокки – из нее слова не вытянешь. Сидит, дрожит всем телом, не от страха, а от холода. Подняться не может. И так мне обидно сделалось, Гостемил, не передать! Кругом ухари машут железом, орут чего-то, а девушка, обеспечившая светлейшему князю проход на пристань, сидит под ливнем, зубами стучит, и никому больше не нужна.