ё нога на два размера меньше, и я не знаю, как я в них влезу. И что особенно показательно: мама перестала пилить нас с Ленкой за бардак в шкафах и ящиках, а она пилила нас за это с самого рождения! Я сегодня даже шкаф специально не закрывала, чтобы она смогла заметить царящий там хаос. Но она десять раз прошла мимо без комментариев. Это тревожит. Но больше всего меня беспокоит, чтобы она не забыла найти мне другую школу до конца учебного года как обещала. Думаю, надо поговорить на эту тему с папой. Если к весне мама не выйдет из депрессии, пусть он включается в поиски. Ещё два года в этой гимназии я не протяну. Даже если папа будет платить мне в день по пятьсот рублей. У меня тоже наступит депрессия. Всесезонная. Но на домашнее обучение я теперь не согласна. Не хочу оказаться на месте Сони.
Вот уже одиннадцать часов, а никто не идет загонять нас с Ленкой по постелям. А ведь у меня завтра контрольная работа по математике, а я ещё даже не почистила зубы и не собрала учебники. Я реально беспокоюсь за маму!
До конца учебного года, за вычетом весенних каникул, выходных и праздников, осталось СЕМЬДЕСЯТ дней. Это так много!
Полина Григорьевна с котом
Люций, я пришла! Припозднилась, извини! Сейчас накормлю. У нас сегодня был ДВВ. День всех влюбленных. И кто этот вредноносный праздник нам импортировал? Жили себе без него, и всё было тихо-мирно. Девочки мальчиков поздравляли с двадцать третьим февраля, а мальчики девочек – с восьмым марта. Иногда влюблялись. Но поодиночке, не всем скопом. А теперь? Как с цепи сорвались. Первоклассники целуются как взрослые – в губы, не соблюдая никаких санитарных норм. В десятом классе две Барби обнаружили на парте одну валентинку и спорили, кому она предназначена, до полного повреждения голосовых связок и макияжа. А предназначалась она, как выяснилось, третьей. У меня Кулакова ушла с уроков, психанула на надпись на открытке. В каждом женском туалете сопли и слезы. Закроются в кабинке и рыдают. А те, кому в кабинку нужно по делу, не могут туда попасть. Стучат и кричат. Совсем озверели!
Марику Липкину, – помнишь, я тебе о нём рассказывала, ну, который против «Тараса Бульбы» протестовал, – сзади на пиджак прицепили сердце с подписью: «От Кончиты Вурст». Марик, он такой субтильный, манерный, и когда смеётся, рот кокетливо ладошкой прикрывает. Ну вот. Марик позвонил папе. Папа Липкин ворвался в школу, сбив с ног охранника, и обвинил педколлектив в насаждении нетолерантности. Хорошо, что это было уже после уроков, и дети в основном ушли домой. А у нас как раз проходил педсовет. Папа Липкин потребовал от нас выявить Кончиту. Маргарита стала ему объяснять, что если мы начнём дознавательство, это может усугубить неприятие Марика классом. В это время в кабинет врывается отряд полиции, охранник, оказывается, вызвал. Думал, что Липкин – маньяк. Папу Липкина повязали. И ты представляешь, когда его выводили из школы, ворота уже облепили фотографы и репортеры. Не пойму, они по пятам за ним ходят, что ли? В общем, наша школа теперь по всем каналам засветилась. На одних Липкина изображают как жертву режима, а на других – как хулигана и психопата. Я, честно сказать, ко второй версии склоняюсь.