– То есть?
– Помог педколлективу трудную ситуацию, грозившую перейти в публичный скандал, разрулить. Надо сказать, тетки были под впечатлением. Так что шлейф моей славы поддержит Таньку, пока ты будешь в Индии.
– Что за ситуация? Танька мне ничего не говорила.
– А она и не знает. Это уже после уроков произошло. Один папаша из числа трудных родителей, профессиональный протестант, за которым шлейф репортеров таскается в надежде, что тот что-нибудь да отчебучит, ворвался в школу, сбил охранника, требовал от директрисы устроить разборку в классе сына, охранник вызвал милицию, папашу повязали и в автозак. А репортеры тут как тут, налетели, как вороны на падаль. А тетки струхнули, не знали, как себя вести с прессой. Я приехала, всех построил, всё прошло как по нотам, директриса звонила, рассыпалась в благодарностях.
– Значит, ты сделал пару пассов и спас их коллективное лицо?
– Выходит, что спас.
– И теперь наша Танька – не просто Танька, а дочь спасителя?
– Ага.
– Ну, тогда мне можно ехать. Скайп, надеюсь, там есть?
– Нет, Маш. Там не разрешают пользоваться Интернетом и телефонами. Чтобы человек мог полностью отключиться.
– А если что у вас случится?!
– Я позвоню на ресепшн, тебе передадут. Но у нас ничего такого не случится.
– Постой, а как же мои переводы? У меня же срок сдачи текстов через две недели.
– У тебя есть ещё неделя. Сконцентрируйся. Мы с девчонками постараемся не отвлекать тебя.
– То есть у меня совсем не осталось причин, чтобы остаться дома?
– Совсем, Маш. Езжай и ни о чём не беспокойся.
– Можно, я всё-таки до утра подумаю?
– Подумай. Но по ночам лучше всё-таки спать.
– А если не засыпается?
– Иди займись переводами. Не останется поводов остаться.
Из дневника Тани Шишкиной
8 марта
Сегодня мамин праздник. А мамы нет. Она в Индии, реабилитируется. И даже невозможно позвонить и поздравить её. Там, в Индии, её отрезали от цивилизации. Папа говорит, что так она быстрее придёт в себя. Я сомневаюсь. Как она может быстрее прийти в себя, когда у неё отняли всё, к чему она привыкла?
Папы дома тоже нет. Папа в командировке. Он должен был уехать завтра утром, но уехал вчера вечером после скандала с бабушкой Женей. С нашей бабушкой, своей мамой. Начало скандала мы с Ленкой не слышали, сидели в наушниках в нашей комнате. Но потом голоса с кухни стали такими громкими, что мы как по команде сняли наушники – думали, что нас зовут чаю попить и уже орут, потому что мы их не слышим. Но это папа вопил на бабушку. Я никогда не слышал, чтобы папа так вопил. Даже когда однажды я наступила ему на уже сломанный мизинец. Я поставила сериал на паузу и стала прислушиваться. Папа кричал: «Мама, ты меня достала! Достала! Всего за две недели! Теперь я понимаю, почему мой отец сбежал от тебя на Крайний Север и там на всю жизнь остался! Лучше прожить меньше, но вдали от твоей бормашины. Удивляюсь, как я не стал невротиком с такой матерью!» А бабушка в ответ: «Со мной не стал. Я не помню, чтобы ты так орал, когда жил со мной. А вот твоя Маша довела таки тебя до неврастении. От чего она там лечится? С чего вдруг у неё депрессия? Шуба – не шуба, машина – не машина, муж – золото, дети, опять же нормальные… правда, неизвестно – от кого». А папа: «Не трогай Машу!» А бабушка: «А что она у тебя – недотрога? Она, пока ты в армии после университета служил, думаешь, в монашках ходила?» – «Мама!» – «Что – мама? Я уже сорок лет тебе мама. И я тебе давно советую сделать девчонкам генетическую экспертизу! Они родились через восемь месяцев после того, как ты из армии вернулся!» – «Мама, они родились недоношенные! Это же двойня!» А бабушка: «У них общий вес был пять килограммов! Ничего себе недоношенные!» Тут папа зарычал. Я испугалась, думала: «Всё! Задушит!» и бросилась на кухню. Но бабушка на кухне была уже одна, пила мятный чай, а папа рычал в спальне, раздирая чемодан на половинки.