Глава двадцать девятая. Благодарность
Несмотря на римское влияние и два или три века частичной христианизации, бритты все равно варвары, а уж бриттские холопья тем более, а имена у них вычурно неблагозвучные. Дознавшись у одолженного Годрика, что имя его означает на старобриттском «власть Господня», Гостемил возмутился до глубины эстетской своей души.
– Это никуда не годится, – сказал он. – Пока ты у меня служишь, я тебя буду звать … хмм … Одолженный? Нет, слишком длинно. Сивый? Глупо, не подходит. Вот что. Отныне я буду звать тебя Геракл. Понял, Геракл?
– Понял.
– Ну вот и прекрасно. Нового повара нашел?
– Да.
– И где же мой скромный элегантный ужин, Геракл, позволь тебя спросить?
– Он не успел еще.
– Ну а как успеет, ты мне его сюда подашь, ужин, заплатишь повару, а потом выпорешь его за нерадивость.
– Слушаюсь, господин.
– Как на твоем наречии «пошел вон, пес паршивый»?
– Get thee away, mangy cur.
– А как – «Удались с глаз моих»?
– Remove thyself from my sight.
– Замечательно. А как – «Послушание есть первейший долг холопа»?
– I’m a revolting Kievan moron, – ответил Годрик, не моргнув глазом.
– А если тебе башку … noggin, да? … Если тебе твой noggin оторвать?
– Obedience is a serf’s primary duty.
– Вот так-то оно лучше. Ну, стало быть, remove thyself from my sight, thou mangy cur, and see about that dinner, there’s a good fellow.
Новый повар готовил совершенно прелестно. Каждое блюдо следовало жевать неспешно, оценивая букет вкусовых качеств и аромат. Виноторговец из Жидове, один из отказавших Явану купить родительский дом, сразу понял, что имеет дело с человеком разборчивым и посылал Гостемилу самые лучшие вина, получая солидную прибыль – Гостемил торговаться не любил. Из-за всего этого жевания и дегустирования ужин затянулся на два часа. Для более полного хвоеволия не хватало неспешной беседы с Хелье, но Хелье куда-то запропастился. Возможно, он изменил своим правилам и задержался в каком-нибудь хорловом тереме? Кто знает. Гостемил умылся, пожевал смолу, со вкусом прочел несколько виршей Горация, посвятил время прогулке перед домом, вернулся, разделся до гола и улегся на белоснежную простыню, не укрываясь и не закрывая ставни.
Проснулся он поздно, снова умылся, сходил на двор поссать, съел завтрак, оделся по-домашнему, и деликатно постучал в комнату Хелье. Никто не ответил. Поколебавшись, Гостемил открыл дверь. Комната была пуста, постель застелена.
– Геракл! – позвал Гостемил, входя в гостиную.
Годрик пришел на зов.
– Хелье не возвращался?
– Нет, господин.
– Но ведь это не в его привычках – проводить где-то ночь, ничего никому не сказав?