— Ты с ума сошел!
— Как! Ты не рада увидеть своего кумира?
Хозяин квартиры вернулся со стулом, бутылкой и тремя бокалами. Наполнил их. Ему было заметно не по себе, оттого что он вдруг оказался в центре внимания. Он предложил чокнуться. Я сам не понимал, трогает меня этот человек или пугает. Я не знал, кто перед нами: одаренный художник, одержимый идеей, или законченный психопат.
После паузы он пробормотал:
— Мне так давно никто ничего не говорил о моих картинах… Вы серьезно или смеетесь надо мной?
— Да нет, мы вами действительно восхищаемся…
В беседе возникло белое пятно, и я, как ни старался, не мог добавить в него красок. Я боялся, что художник почувствует иронию, но он вроде не проявлял чрезмерного недоверия. Он так долго жил всеми забытый и покинутый, что утратил способность смотреть на вещи трезво.
— Я давно перестал писать картины…
— Мы любим вашу картину с коровой. Постоянно ходим на нее смотреть.
— Когда вы ее написали? — неожиданно спросила бабушка.
— Не знаю… Я ее совсем не помню. Когда-то я много писал. Иногда даже по несколько картин в день.
— …
— Я был как одержимый. А потом вдруг… Все кончилось в один день… Я решил, что все это никому не нужно… Что я ничего не стою…
— …
Он говорил очень тихо и, казалось, сам удивлялся своим словам. Он говорил о живописи так, как, проснувшись, силятся вспомнить сон. Мы сидели и слушали его. Изображали почитателей. В конце концов, молодец, что бросил писать. Оказался проницательным. А та картина с коровой, несмотря на наши комплименты и симпатию к автору, все равно устрашающая мазня. И останется в истории как эталон дурного вкуса. Бабушка, явно пожалев его, проговорила:
— Жаль, что вы бросили. Надо было продолжать писать…
— Правда? Вы так считаете?
— Конечно. У вас есть стиль. Никто не пишет коров так, как вы.
Это точно, никто не пишет коров так, как он, подумал я. Но художник казался глубоко взволнованным. Я понял, что мой сюрприз бабушке превращается в нечто совсем иное. Мы пришли шутки ради, в общем, чтобы немножко над ним посмеяться, и вот теперь пытаемся вернуть к работе отчаявшегося художника. Его лицо порозовело, пробелы между словами исчезли. Он вдруг разговорился:
— Да-да, припоминаю… У меня был период, когда я писал животных. Сделал целую серию кошек. В них есть что-то загадочное. Они достигли величайшего мастерства в ничегонеделании, и это сродни счастью. Люди так не умеют. Им надо совершать какие-то телодвижения, разговаривать, что-то устраивать.
— Да, действительно, я теперь тоже начинаю это понимать… — согласилась бабушка.