— Платье ей, наверное, застегивали плоскогубцами.
— Тсс.
Должен признаться, что эта женщина вызывала во мне трепетное, смешанное с ужасом благоговение. Но было и нечто другое, какое-то желание выставить ее в смешном виде, высмеять ее, ткнуть пальцем в ее толстое брюхо или увидеть, как трещит по швам ее платье. Думаю, такое же чувство бывает у человека, рассматривающего памятник: некоторые склоняют голову в благоговейном почтении; некоторые изо всех сил сдерживают желание бросить в монумент камень. Есть еще третьи, одержимые неизлечимой склонностью к передергиванию и иронии, — их при таком созерцании обуревают оба противоположных чувства. Что есть такого в толстой женщине, что буквально вопиет «ПНИ МЕНЯ!», когда она наклоняется?
Грег радушно суетился, ставя новые тарелки с зубочистками, наполняя бокалы и непрерывно тараторя. Среди нас было с полдюжины гостей, прямо не приглашенных, и Грег чувствовал себя обязанным занимать их всех беседой. Один раз зазвонил телефон, и Грег пошел на кухню, чтобы ответить. Он вернулся немного сконфуженный.
— Здесь есть кто-нибудь по имени Джейми? — спросил он.
В Юге, как и в телефонных сетях, есть что-то для меня полностью непостижимое. Каким-то образом неверное соединение номеров перешло к Грегу, и с тех пор кредиторы Джейми перестали нас тревожить.
Ближе к концу вечера Элен согласилась спеть. Для этого не понадобилось ее упрашивать — на самом деле, думаю, она давно к этому привыкла. Макс посовещался с Грегом, и в комнате освободили немного места для стереосистемы. Немного позже Макс шептался с гостями, добросовестно рекламируя певицу, как и положено импресарио. Он усадил Элен на диван, вручив ей бокал красного вина, и так как я оказался рядом, то мне, волей-неволей, пришлось о чем-то с ней говорить. Сидели мы теснее, чем принято у обычных собеседников. Элен своим весом создала в подушке дивана глубокий каньон, и я беспомощно скатился к ней по склону этого оврага, столкнувшись с ней на дне.
Поначалу она милостивым кивком дала понять, что заметила мое присутствие, но ничего при этом не сказала. Так как меня уже представили, я не мог протянуть ей руку и представиться снова. Я испытывал неловкое чувство оттого, что слишком интимно знал женщину, с которой ни разу в жизни не разговаривал. Я мог бы нащупать какую-нибудь нейтральную тему о погоде (капризная), о времени года (начало марта), об университете и его сплетнях (это было рискованно, так как я не знал, к какой партии принадлежит Элен). Сам не знаю, почему я испытывал такие затруднения и не мог начать болтать, ведь я уже больше трех лет прожил на Юге, где каждый ребенок знает, как поддерживать очаровательную беседу ни о чем. Но стоило мне посмотреть на эту сидевшую рядом со мной римскую царицу, как всякие глупости насчет ранней весны застывали у меня на губах. Моя попытка отодвинуться от нее привела к тому, что я увяз в расселине еще глубже; теперь и мои ребра оказались тесно прижатыми к ее покрытому теплыми подушками боку. Какая же она была