За ее спиной раздался веселый смешок.
— Ну хорошо… тогда, возможно, есть какое-то стихотворение, которое некогда произвело наиболее сильное впечатление?
— Да. «Sed non satiata». — Кэри вздохнула, прижимаясь разгоряченным виском к стеклу, всматриваясь в ночное небо, интенсивность темноты которому придавали затонированные окна. Выжидающее молчание требовало продолжать. Ее голос зазвучал тихо и волнительно:
— Кто изваял тебя из темноты ночной?
Какой туземный Фауст, исчадие саванны?
Ты пахнешь мускусом и табаком Гаваны,
Полуночи дитя, мой идол роковой.
Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой
Не смеют, демон мой: ты — край обетованный,
Где горестных моих желаний караваны
К колодцам глаз твоих идут на водопой.
Но не прохлада в них — огонь, смола и сера.
О, полно жечь меня, жестокая Мегера!
Пойми, ведь я не Стикс, чтоб приказать «Остынь!»
Семижды заключив тебя в свои объятья.
Не Прозерпина я, чтоб испытать проклятье
Сгорать с тобой дотла в аду твоих простынь…
После заключительного дрожащего аккорда установилась хрустальная, очень хрупкая тишина. Продолжая глядеть за границу стекла, Кэри тяжело дышала… слова, родившиеся почти два века назад, будоражили сердца и сейчас. Ее так точно. А когда она решила взглянуть на не решающегося прокомментировать ее выступление профессора, то стало ясно, что строки эти не просто будоражили.
В его льдистых глазах зажглось что-то безумное, древнее, опасное… И этот взгляд пришпилил девушку, заставляя опасливо вжаться в дверь, думая над тем, какого, собственно, дьявола…
Значительно позже, рассуждая об этом самом моменте, Кэри признается себе, что декламировала стихотворение не просто так. Что слова французского поэта были отражением ее совершенно ненормальных, аномальных, невозможных, но все равно реально существующих чувств. И мужчина понял это, не так ли?
— Я… мне пора. — Прошептала Каролайн.
И когда она стремительно выбралась из машины, мужчина не остановил ее, вероятно, понимая, что ей действительно следует убраться как можно дальше от него.
Зачем она села в его машину? Зачем рассказывала о своей личной жизни? Зачем трусливо сбежала, словно те признания Бодлера могли быть ее признаниями?
Это лишь часть длиннющего списка вопросов, которые мучили совесть Кэри, заставляя чувствовать себя невероятным ничтожеством.
— Спасибо, что вытащила меня. — Отозвался стыдливо брат, потирая запястья, на которых остались следы от наручников.
Сейчас они ехали в его серебристой хонде домой, и Кэри, сидя за рулем, морщилась, представляя объем ожидающей ее работы. Благо, сегодня был выходной.