И чувствует вдруг на своей шее, плечах жесткую руку. Супин будто берет ее в полон. Маня пытается обернуться, высвободиться.
Он шепчет, утыкаясь в ее макушку.
– Побудьте со мной. Не уходите.
Она поворачивается к нему, хочет взглянуть в глаза. Но он с силой прижимает ее голову к груди. Маня чувствует, как часто, вразнобой бьется его сердце.
– Мне плохо. Страшно. Я устал быть Полканом. Придуманным персонажем из конторской страшилки.
Маня задирает голову, смотрит виновато в его глаза, сильно уменьшенные стеклами несуразных очков.
– А вы что, знали? Про Полкана?
– Господи, Голубцова, я даже знал, когда у вас критические дни! Что вы вздрагиваете, как ваш холодильник? Если вы с утра клянчите у Кашиной спазган, а потом ходите весь день, охая и заматывая поясницу шерстяным платком, как какая-нибудь гоголевская Коробочка, то вывод напрашивается сам собой. И про работу в этот день с вами можно не говорить. Без толку! Все равно ничего не соображаете.
Маня пытается высвободиться из его рук, прячет лицо.
Он прижимает ее сильнее, заставляет поднять голову.
– Маша… Ма-ша…
Она закрывает глаза, откидывается. Целоваться с развенчанным Полканом, превратившимся в рыцаря Печального Образа, совсем не страшно.
– Вы совсем меня уважать перестанете. Я… совсем не для того позвала вас… У меня в мыслях не было…
Маня лепечет, уперев руки в его острые плечи.
– Не нужно, не говори. Просто помолчи. Просто побудь рядом.
– Да как же это просто? Это ведь совсем не просто. Нет…
Маня отступает, тряся головой. Теперь она боится этого странного, незнакомого человека.
Супин отшатывается.
– Простите, Мария. Совсем я… ополоумел. Завтра же меня тут не будет. Все вернется на круги своя. Обещаю. Или уже сегодня? Мне уезжать?
Маня бежит в гостиную, вытаскивает из дивана подушку и одеяло, с которых она еще не успела снять «супинское» белье.
Он маячит в проеме двери.
– Укладывайтесь, Павел Иванович. Всем нам надо сегодня отдохнуть. Одна ночь – что уж там…
Она приоткрывает глаза от странного покалывания. Снова перышко? Или репейник примороженный? Да нет же – окончательно сбрасывает с себя тревожный сон Маня – это сердце ноет. И рука затекла. «Я неловко лежу», – понимает Маня, потирая руку, и прислушивается. За стеной тишина. «Неужели он спит и видит сладкие сны? А почему бы и нет…»
Супин слышит, как поскрипывает ее кровать, как Маня встает: что-то с треньканьем падает на пол.
«Заколка! Не сняла ее сдуру – весь дом перебужу», – в панике думает Маня. Но нет, из комнаты Али доносится ровное уханье: тетка вовсю храпит, лежа на спине и открыв рот. Из-за стены – ни гу-гу.