– Говорю же, кондрашка может их хватить ненароком, – Супин, обретя привычную непроницаемость, включает зажигание.
Маня же, одарив бухгалтерш ослепительной улыбкой, поворачивается к Павлу и просит трогать уже поскорее.
Машина мчится сквозь темный двор-трубу. Снег летит наперерез, бьет в стекло штормовой волной.
– Думаю, Утинская мне ползарплаты теперь не досчитает за декабрь.
– Не настолько уж она кровожадна, Мань, – хмыкает Супин.
– У нее Бобочка к аспирантке под юбку залез.
Супин, кинув ошарашенный взгляд на Маню, качает головой.
– Ну уж если Бобочка?! Тогда я просто и не знаю, как земля еще с орбиты не сдвинулась.
– Паша, мне кажется, что как раз сдвинулась. Ну разве могла я еще два дня назад представить, что полюблю? Начальника, сурового главбуха, которого боялась больше смерти?! Это же уму непостижимо.
– А ты… любишь?
Он не смотрит на Маню – внимательно следит за опасной дорогой: неровной, извилистой, скользкой.
– Да. Я люблю, – спокойно и тихо отвечает Голубцова.
Он ждет ее вопроса. Неудобного, дурацкого, на который невозможно найти обтекаемого приличненького ответа. Туманные фразы, кивки, вздохи и сложносочиненные конструкции тут не проходят. Потому что выдают фальшь. На главный и простой вопрос: «Любишь?» может быть только простой и короткий ответ. А его Павел Иванович Супин дать не может.
Но Маня ничего не спрашивает. Умница. И они спокойно и весело, болтая на пустячные темы, доезжают до Алиного дома.
Павел остается в машине.
– Я думаю, Альбина Спиридоновна захочет тебе сказать что-нибудь, что не предназначено для моих ушей. Так что, я тут жду тебя.
Маня соглашается со своим рассудительным и тактичным мужчиной.
Она взбегает на третий этаж, не дожидаясь лифта, открывает дверь и кричит привычное:
– Алюшка, я дома!
Тишина. Просто похоронное молчание.
– Аля?!
Маня мчится на кухню – пусто. Раковина полна немытой посуды. На столе – банка маринованного перца, кусок черствого «бородинского», стопка… Холодильник вздрагивает и заходится в очередном припадке.
– Аля?! – кричит Маня, чувствуя, как спина покрывается отвратительной липкой испариной, и кидается в спальню.
Тетка лежит на своей высоченной кровати, отвернувшись к стене, и мирно сопит. Маня с облегчением выпускает из рук сумку.
«Напилась и дрыхнет. Ох, непутевая бабка моя».
Она трясет и тормошит Алю.
– Я собираюсь и ухожу! Ты слышишь меня?! Аля, я пришла и ухожу!
Тетка, разлепив мутные глаза, оторопело смотрит на Маню.
Пожевав губами, она начинает расслабленно бормотать:
– Супчик в холодильнике, доча. Я уж там… это… посуду никак. Сил нету…